Читать «КНИГА О ПРАШКЕВИЧЕ, или ОТ ИЗЫСКАННОГО ЖИРАФА ДО БЕЛОГО МАМОНТА» онлайн - страница 50

Александр Етоев

Ким Цын Сону повезло. Он окончил иностранное отделение (английский язык) Кзыл-Ординского пединститута, с 1946 года жил в Ташкенте, преподавал корейский язык; там же, в Ташкенте, издал первые книги, был принят в Союз писателей СССР. А в 1955 году ему разрешили вернуться на Дальний Восток. «Как тогда я взволнован, о море! Тридцать лет для тебя, что за срок? Только вот… Кожу сморщило время, валуны превратило в песок...».

В Южно-Сахалинске Ким Цын Сон работал заместителем главного редактора корейской газеты «По ленинскому пути». В 1968 году в Южно-Сахалинске по приказу первого секретаря Сахалинского обкома партии П.А. Леонова в приказном порядке была закрыта единственная на весь остров корейская школа. На закрытом партийном собрании Ким Цын Сон заметил: «Если закрыли единственную корейскую школу, то кто в будущем будет читать нашу единственную корейскую газету?» Секретарю обкома слова Ким Цын Сона не понравились. Изгнанный из редакции, поэт устроился завхозом в местную столовую. Все продолжали жить, делая вид, что ничего особенного не произошло. Но мы с Володей Горбенко по-прежнему переводили Ким Цын Сона, пробивали публикации его стихов в журналах «Дальний восток» (Хабаровск), «Байкал» (Улан-Удэ), «Сибирские огни» (Новосибирск) — подальше от Сахалина. Однажды опального поэта напечатал даже софроновский «Огонек». А сам Ким Цын Сон так и работал завхозом.

На Сахалине ты подготовил к печати и свою первую книгу стихов...

Да... Счастливое время...

Я улетел на север Сахалина, на мыс Марии...

Там работал и мечтал о том, как вернусь, а дома, в Южно-Сахалинске, вышла книжка, и я буду девушкам ее подписывать. Но когда, вернувшись, я пришел в издательство, настроение почему-то там царило не праздничное. Директор меня не принял, а перепуганный редактор книжки дал странный совет. «Твоя книжка готова, — сказал он, странно оглядываясь, будто нас могли подслушать. — Осталось подписать ее в печать, но понимаешь… у цензуры появились некоторые вопросы…» И посмотрел на меня круглыми глазами: «Ты попробуй… Ты сходи к цензору сам… Это очень умная женщина…».

Совет редактор дал не подумав: в Советском Союзе цензуры не было. И цензоров, как таковых, не существовало. Были штатные сотрудники Лито, некие невидимки, общаться с которыми имели право только редакторы, но никак не авторы. Но я тогда этих тонкостей не знал. Веселый и молодой, я нашел нужное здание, поднялся на нужный этаж и постучался в нужный кабинет. «Ах, — радостно и испуганно воскликнула цензорша, — я давно ничего такого свежего, как ваши стихи, не читала! Есть, правда, мелочи… Ну вот тут, например… О советском князе Святославе… В девятьсот шестьдесят восьмом году (тысячу лет назад) он якобы, по вашей версии, застиг врасплох болгарские города, сжег Сухиндол, изнасиловал… — голос цензорши сладко дрогнул, — ах, изнасиловал многих болгарок… Ну, если и так? — голос цензорши окреп. — Где тому доказательства? В каком госхране лежат документы, доказывающие эти массовые, по вашим словам, изнасилования? Не мог, не мог наш советский князь так вести себя в нашей братской стране!»