Читать «КНИГА О ПРАШКЕВИЧЕ, или ОТ ИЗЫСКАННОГО ЖИРАФА ДО БЕЛОГО МАМОНТА» онлайн - страница 44
Александр Етоев
Муза прозы посетила Прашкевича позже шаловливой музы поэзии, в отличие от меня. Я к поэзии подобрался в тринадцать лет. Но и то из первых опытов для потомства сохранилось немногое. Такая, например, пара строк из ирои-химерической поэмы по мотивам Жуковского:
На кладб
С мертвецов сбривали шерсть...
Еще помню практически целиком стихотворение про ковбоя Билли:
Выстрелы, как удары о банку,
И пыль по дороге вьется.
Прижавшись к коричневому мустангу,
По прерии всадник несется.
А по пятам скачут команчи
И, кажется, вот догонят,
Но впечатленья всегда обманчивы,
Еще не выдохлись кони.
Он один, а индейцев дюжина,
Конь хрипит, кровью дыша,
А парень думает лишь об ужине
И улыбается: «Жизнь хороша!»
До ближайшего форта четыре мили,
Ну а до смерти всего лишь шаг,
Но он улыбается, храбрый Билли,
И думает изредка: «Близко ли враг?»…
Сильно, правда?
Особенно удары о банку.
Конца стихотворения, к сожалению, я не помню — кажется, мой храбрый ковбой удачно доскакал куда надо, и скальпа с него не сняли.
Вышеприведенные стихозопусы к Прашкевичу отношения не имеют, привожу их исключительно с целью саморекламы, по принципу: сам о себе не скажешь, так и будешь прозябать в неизвестности.
А сейчас попробую рассказать вам причтю.
Причтя — это такая притча, которую нужно рассказывать причитая.
Женька Йоних, мой товарищ детства с Прядильной улицы, играл на скрипке. И однажды ночью в ухо к Женьке забрался клоп. Там раздулся, наевшись крови, и обратно выйти уже не мог. Утром, в школе, он выползти побоялся — яркий свет, урок, в общем — страшно. Клоп погиб, его вытащили пинцетом. Женька Йоних потерял музыкальный слух. Клоп кусил его за важную какую-то жилку, ту, которая заведует музыкальным слухом. Скрипка Женьки перестала играть. Он и так и этак тиранил ее смычком, только звуки выходили убогие. Если о слепом музыканте нам известно из повести Короленко, то о музыканте глухом информация отсутствует напрочь. Был Бетховен, но Бетховен был гений, и статистика таких не учитывает. Так из Женьки не получился Менухин. Яша Хейфец из него тоже не получился. Где он, кто он, зачем — не знаю, в Интернете о нем сведений нет. Сидит где-нибудь на израильском бережку, кидает в мертвую воду камешки и нюхает розу Иерихона, если в ней еще осталось что нюхать.
Эту причтю о случае и таланте я вам рассказал неспроста.
Клоп в ней аллегория жизни. Жизнь, как клоп, кусает, не спрашивая, и стремления, надежды, мечты вдруг трещат и отлетают от человека, как непрочная яичная скорлупа. Человек остается один на один с реальностью. Реальность, жесткая, в глухой крокодильей коже, говорит человеку: смирись или умри.
Один смиряется. Другой умирает. Третий...
Третий — Прашкевич Геннадий Мартович — продолжает шумно шагать по жизни, не жалуясь на ее болезненные укусы и продолжая заниматься любимым делом, которое есть писательство.
