Читать «Аркадий Кутилов – Наследие» онлайн - страница 11

Стихотворение "Россия, год 37" – совсем небольшое, по сути – четверостишие, разбитое автором на двенадцать строк, написанное верлибром. Поначалу ничто, кроме названия, не вызывает тревоги... Некий майор, обследующий некую яму, ведет разговор с неким подчиненным, разговор, казалось бы, обыденный, совсем нестрашный и даже проникнутый своеобразной "заботой" о тех, для кого эта яма приготовлена. Всю эту "нестрашную обыденность" буквально взрывает одно-единственное последнее слово, после которого становится ясно, что перед нами – подлинный шедевр:

– Ну, хорошо... Давайте ужинать, да надо людей расстреливать...

Трудно представить более яркий психологический портрет, который можно создать столь скупыми средствами!

Тему тридцать седьмого года продолжает стихотворение "Аутодафе назаретской Маруси". Продолжает весьма своеобразным образом... Поэт как бы накладывает один исторический срез на другой – период сталинских репрессий на события двухтысячелетней давности, – и наше совсем еще недавнее прошлое, отодвинутое на две тысячи лет, вдруг становится еще страшнее и зримей.

Кутилов описывает казнь Христа, его мучения, взывания к всемогущему Отцу... Но является – Мать. Как чудо, как последняя надежда...

...Мария бесслезно на Сына глядит: "Мой мальчик, ты вправду опасный бандит?.." Грядущей Мадонны нелепый вопрос ударил, как выстрел, и вздрогнул Христос... Прочувствовал крест онемевшей спиной и плюнул в Марию кровавой слюной.

Сегодня, когда христианская религия на глазах приобретает черты государственной идеологии, есть опасение, что Аркадий Кутилов вновь будет обвинен в "крамоле". Хотелось бы успокоить и верующих, и верящих в то, что они верующие: это стихотворение не о Христе. Оно – о нашем с вами вчерашнем дне. О страданиях которые были подчас не легче Христовых. О предательствах, которые были порой не мельче...

Начиная с середины семидесятых годов и до последних дней жизни Кутилов писал без какой-либо надежды увидеть свои творения напечатанными: власти наложили окончательный и категоричный запрет на само его имя. И не за одни лишь крамольные стихи... Были шумные литературные и политические скандалы... Были эпатажные "выставки" картин и рисунков, прямо на тротуарах, в центре Омска... Было "глумление" над "серпастым и молоткастым", страницы которого, за неимением иной бумаги, поэт сплошь исписал стихами... В конце семидесятых, в самый маразм брежневского правления, Кутилов выходит на центральную улицу города, повесив себе на грудь портрет генсека, вставленный в сиденье от унитаза...

Думается, что Кутилов часто намеренно провоцировал власти с целью оказаться в тех самых "человеческих условиях" и излить на бумаге то, что накопилось и требовало выхода.