Читать «Символ веры» онлайн - страница 121

Никого, — мы вдвоем, он словно подслушал мои мысли. Чехи… Реверансы Гайды в сторону Верховного — и ответные реверансы. Вынужденные. Ему, потомственному дворянину и адмиралу русского флота, всерьез кланяться какому-то унтер-офицеришке, вознесенному капризной судьбой. Да ведь что поделаешь… И помощники присяжных поверенных нынче вершат. Не чином жив талант…

Приехал старший Пепеляев, он еще надеется что-то спасти. На нашем вагоне пылают буквы: «Входящие, оставьте упованья». Но это — для умеющих грамоте. Пепеляев не из их числа. Председатель Совета министров — призрак и председательствовал призраками. Мы все делали не так.

Но как было нужно? Или все было изначально обречено? Нет, я не верю в это. Русский человек — монархист по природе. И в Бога верует от рождения. Вот стихи:

Сколько понадобилось лжи В эти проклятые годы, Чтобы взъярить и поднять на ножи Армии, царства, народы!

Что мы противопоставили этой лжи? «Боже, царя храни»? Но это могло прозвучать только в победном финале. А мы начали с этого…

Телеграмма: на следующей станции все ключевые посты в нашем поезде займет чехословацкий конвой. Чехи ведут переговоры с большевиками. Вхожу в его купе, он постарел и осунулся, на вид ему сейчас не сорок пять, а все шестьдесят. Молча положил перед ним телеграмму, он поднял глаза: «Вы читали „Протоколы сионских мудрецов“? Взгляните…» Никогда не читал ни юдофобской, ни юдофильской литературы, зачем? Я русский и знаю, что Бог внутри меня есть и пока он есть — я жив. И значит — справедлив. «Александр Васильевич, неужели вы верите, что ничтожная кучка иноверцев сможет овладеть русским государством?» — «Уже овладела… — говорит он мрачно. — Разве нет? Кто у них в правительстве?» — «Это сиюминутно. Здоровый народ не даст сесть себе на голову, больной погибнет все равно. Европейское засилье — миф. У кавалергардов в первой роте был фельдфебель — еврей, но полк остался верен его величеству». — «Вы шутите… Но ведь рухнуло все». — «Возможно. Я помню и повторяю слова Анны Васильевны: пройдем свой крестный путь до конца. Впрочем, у вас еще есть золото, и вы можете начать сначала».

Золота больше нет, оно под конвоем, офицеры разбегаются как крысы, уходят не попрощавшись, зачем им бывший нужный человек… Пепеляев рыдает в углу. «Ведите себя прилично», — это Колчак. Время спрессовывается, оно все короче и короче, и вот его больше нет.

Стоим три минуты, поторопитесь, полковник…

Уходят последние, все. «Прощайте, Анна Васильевна, Александр Васильевич, честь имею». Они целуют Надю в лоб, как покойника, с заснеженного перрона я еще долго вижу в окне их черные профили…

Надя смущена: «Мы должны были остаться». — «Я предлагал. Он ответил: „Я погибну, потому что такова моя судьба. Аня… Надеюсь, она останется жива, но если нет — жили вместе и вместе умрем. А вам зачем?“ Говорю: долг, верность, честь. Отвечает: умирать надобно во имя идеи, а не во имя мертвецов. Несите свою идею — и кто знает…»

Есть ли во мне еще эта идея?

Уходит поезд, на подножках — заиндевелые чехословаки, рубиново светит последний фонарь. Воскресый из мертвых, Христос, истинный Бог наш, помилуй нас…