Читать «Харбинские мотыльки» онлайн - страница 216

Вклейка: Основателю Международной Академии Христианских Социологов. Соратник, женский отдел ВФП рассмотрел вашу просьбу. Фашистка будет командирована для обучения и организации женской ветви Братства Преп. Антония в Англии. С пан-арийским приветом. Ждем вашего дальнейшего ценного сотрудничества. Подпись. Зима 1938 г.

Ивана и Хозяина обернули в листовки, поместили в ящики, в которых приходила почта из Харбина, отнесли в хлев. Семья учителя перебралась в тесную комнатенку эстонца. Кая собирает в саду яблоки. Привстает на цыпочки. Икры наливаются. Жилка на шее вздрагивает, и в уголке глаза зрачок. Когда подходишь к ней… Стихи, стихи…

Разбирать было сложно, многие записи повторялись, Иван умер раз семь, не меньше. Они долго мыкались по Тарту, съезжали с квартиры, убегали от Слепцова и его людей. Иван и Тимофей прятались в рыбацком сарае у реки, в сторожке Анатомикума (или в морге), на лодочной станции у знакомого, который варил брагу и ловил раков. Вот они едут на строительство какого-то моста, где встречают Солодова, перебираются к нему на хутор. Попутно к ним примкнула мельничиха с детьми, учитель с семьей, какие-то несчастные, чьи хижины смело ледоходом. Они работают на большом картофельном поле. В стойле корова, в клетках кролики, умирающий Хозяин следит за огромной машиной, пиво, спирт, бутылки… пошла черная рвота, умер… Смерть — это таинство; тело — вместилище тайны. Он лежит и не шевелится. Желтые, как древки, ноги; глаза открыты и смотрят в потолок, на котором играют блики: вода катается по подоконнику, вода стекает по стеклу, вода сочится на пол, вода хлещет, как рвота; небо — глотка; по потолку расползается вода, отраженная в стекле; небо — дыра во всех направлениях. Дорогой мой брат, родной, напиши! Как ты поживаешь? Как держитесь? Академия моя, к величайшему сожалению, распадается аки карточный замок. Моя продолжительная переписка с Бердяевым закончилась ничем. Не хватило ему решительности примкнуть. Кто-то что-то шепнул, скорей всего. Однако не без гордости замечаю, что некоторые мысли (какие, указывать не стану) в его последних трудах сложились вследствие наших споров. Элиот ходил больше года, и мы с ним неоднократно встречались. Даже думалось — сдружились. Но отношение доброжелательное и ко мне, и к Академии резко переменилось, как только ветер подул из Германии. Был он после моего последнего бюллетеня совсем не такой; сотрудничество с ВФП воспринимал как нечто неприличное, заикнулся о своей репутации. До этого писал, что фашизм во всех странах разный и свой колорит имеет, и думал я, он как умный человек не станет судить по вершкам, а в корень попробует всмотреться, но видишь, как получается: англичанин — чужая для славянина душа, консерватизм, педантизм и предубеждение взяли свое (имя и репутация — вот что важнее тут!), да и русского он не знает: как ему разобрать? На всякий случай он решил выйти из Академии, а вместе с ним и некоторые другие, и посыпалось…