Читать «Бродяга. Побег» онлайн - страница 200

Работать на козьих постах — исполнять работу активистов.

Ручечник — карманный вор — универсал, ворующий ручки с золотым пером, номерки от верхней одежды и т. п. предметы.

Свал — возможность уйти от какого-либо наказания. Слово употребляется со времен НЭПа на всей территории бывшего СССР. «С „Белого лебедя“ для вора свал один — только в могилу!» — из речи начальника соликамской тюрьмы при встрече этапа воров в законе.

Свояк — вор в законе.

Скула — внутренний карман пиджака, пальто, куртки.

Спалиться — попасться на преступлении.

Стиры — лагерные карты (самоделки).

Ставщик — из бригады карманников, предоставивший фраера втыкале.

Стакан — в данном случае, промежуток у вахты, между жилой зоной и свободой.

Столыпинский вагон — железнодорожный вагон, специально оборудованный и предназначенный исключительно для перевозки заключенных. В нем находятся те же купе, только без окон. Вместо коридорной стены и двери — решетки. Нары — трехъярусные. Средняя полка откидывается и делается сплошной. Весь вагон изнутри обит жестью. Коридорные окна закрашены и почти всегда законопачены. Конвоируют заключенных офицер, прапорщик и солдаты-срочники. Посадка в «столыпин» происходит под истерические крики солдат и лай собак. Из «воронка» надо мчаться бегом, в вагоне тоже следует передвигаться быстрым шагом. Сначала всех запихивают в одно купе, — по двадцать человек с баулами. Чтобы утрамбовать «пассажиров», задних травят собаками, бьют сапогами. Только когда поезд трогается, в свободном боксе зеков по одному шмонают и расселяют по купе. В сухой паек обычно входили: селедка, черный хлеб спецвыпечки и тридцать граммов сахара. При этом конвойные почти не давали пить, чтобы реже в туалет просились. На оправку выводили два раза в сутки — утром и вечером. По вагону нужно было бежать во весь дух, держа руки за спиной и наклонив голову. Дверь в туалет закрывать было нельзя. За спиной все время маячил молодой солдат, который постоянно орал и торопил. Также проходило и с женщинами — зечками. Приходилось возить с собой полиэтиленовые пакеты, в них зеки мочились, когда становилось совсем невмоготу. Мешки часто лопались, и к махорочному дыму и испарениям нескольких от десятков немытых тел примешивался запах мочи. Ею было пропитано буквально все в «столыпине». Если можно было заплатить солдатам, то они разрешали арестантам сварить чифирь и приносили кружку воды. Тогда к фекальной вони примешивался дым от горящих тряпок. Окна в коридоре никогда не открывали, это не положено по инструкции. Особенно тяжело приходилось летом: «столыпин» нагревался как сковородка. Зимой были свои трудности. Прибыв на станцию назначения, зеков выгружали на платформу и рассаживали на корточки по трое в ряд. Стоило чуть переменить положение тела, как тут же следовал удар дубинкой по спине. У многих арестантов была плохая одежда, особенно обувь. Сидеть в ожидании машины приходилось минут по сорок. Некоторые бедолаги получали в результате этого обморожение ушей, носа и ног. Конвоиры за случившееся не отвечали. Слово и словосочетание употребляются с конца 1920-х — начала 1930-х годов, в основном, в местах лишения свободы, на всей территории бывшего СССР. «Нас выгружали из воронков на платформу, и под остервенелый рев конвойных собак мы не заходили, а влетали в „столыпин“. Слегка замешкавшись, можно было оставить кусок плоти в зубах разъяренного пса».