Читать «Так они жили» онлайн - страница 49

— Не знаю, жаловаться сегодня стала… стал, — поправилась испуганная и растерявшаяся девочка.

Обмолвка Оли обратила на себя внимание барышни. Она пытливо взглянула на покрасневшую девочку, но не сказала ни слова. Ни слова не сказала она и тогда, когда, потревоженная перекладыванием на перину, Женя быстро заболтала что-то по-английски.

Барышня, которую прислуга называла Марьей Ивановной, ничего вообще не говорила, кроме необходимых приказаний, пока не раздела Женю, не уложила ее в кровать и не дала лекарства. Она молчала, но, к удивлению прислуги, велела послать девочке самое тонкое белье и положила ее в свою спальню, а не в запасной комнате, где обыкновенно лежали ее пациенты.

С Олей она не перемолвилась ни словечком, только велела девочке идти к ключнице, чтобы та напоила ее чаем.

— А потом придешь ко мне, — прибавила она довольно сухо.

Глава XIX

Добрые помещицы

— Ну, сестрица, и приключение… — начала Мария Ивановна, входя в столовую, где за работой сидела ее старшая сестра, Ольга Ивановна, овдовевшая бездетная владелица усадьбы; она была очень похожа на сестру, только гораздо полнее ее. — Просто понять ничего не могу!

— Мальчик-то разболелся? Мне Глаша сказывала; да я видела, как его несли.

— То-то и есть, что мальчик — не мальчик, а девочка! Да еще такая, что все что-то по-иностранному лепечет, не могла понять: по-французски или по-немецки…

— Да что ты говоришь? А монашка-то что сказала? Глаша говорит, что она с монашкой пришла?

— Какая она монашка… Ей не больше как лет двенадцать-тринадцать. Только что в черном платке да кланяется по-монашески. Я думаю, сестрица, что они беглые.

— Полно, полно… Какие же беглые, коли по-французски говорят? А ты старшую-то спрашивала?

— Я, знаете, сестрица, велела ее сперва чаем напоить, пусть отдохнет немножко. Глаша ее успокоит, что мы не звери какие, и тогда легче будет от нее правду узнать. Как вы думаете?

Мария Ивановна, как младшая, говорила старшей сестре «вы» и держалась почтительного тона.

Расчет Марии Ивановны на успокоение девочки оказался верным. Глаша так искренне выхваляла своих господ, что Оля убедилась, что самое лучшее во всем признаться и положиться на доброту барышни.

Поэтому, когда ее, отдохнувшую и накормленную, Мария Ивановна позвала к себе, девочка, не ожидая расспросов, рассказала ей все как было, не забыв в ярких красках описать мучительное житье Жени у Аглаи Григорьевны.

— Куда же вы, глупенькие, убежать хотели? — спрашивала барышня.

— В монастырь к Троеручице, матушка игуменья всех принимает.

— Ну, вряд ли бы вас приняла. Ты знаешь, что за укрывательство беглых крепостных бывает строгое наказание?

— Так ведь то крепостных, а Женя барышня.

— А ты?

— Я тоже не крепостная, я мещанка, мой отец вольный был.

Это открытие доставило Марье Ивановне большое облегчение. Она побаивалась всякой возни с полицией и очень была рада, что Аглая Григорьевна не может ее обвинить ни в чем. Слухи о гордой генеральше доходили и до их скромного уголка. А бабушку Жени Ольга Ивановна даже знала лично.