Читать «Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы» онлайн - страница 103

Никто не принимал угрозы Харриной бабушки всерьез, но когда я рассказала об этом тате, он рассердился и заметил, что некрасиво дразнить тех, кто слабее тебя, и чтобы я представила себе, что чувствуешь, когда все другие против тебя. Обзывать его немецким щенком тата запретил и мне, и старшим детям. Но от этого Харри не перестал кидаться песком!

Когда мать Малле спросила, не буду ли я обижать её дочку, у меня затеплилась надежда, что, может, Малле ещё ребёнок, потому что ведь взрослым не требуется, чтобы их защищала мать. Было бы так славно, чтобы в нашей квартире жила девочка моего возраста! Конечно, я защищала бы Малле, если бы кто-нибудь пытался её дразнить — только тогда пришлось бы взять с неё честное слово, что она не будет швыряться в других песком.

Но тата сказал:

— Конечно, для Малле была бы компания, если бы и моя супруга тоже была дома, но, похоже, в этом учебном году она ещё не вернётся.

— Я знаю, — сказала мать Малле серьёзно. — Отец Малле отправлен туда же, куда и ваша жена. Только у меня нет больше причины его ждать. Вот такие дела. Но при ребёнке мы о таких вещах говорить не будем.

— Да, конечно, — подтвердил тата. Я это ощутила буквально как предательство: разве мало было такого, о чём я знала и никому не проболталась ни словечком — начиная со спортивных медалей таты, которые бабушка выбросила в речку Йыгисоо, и кончая тем, что Плыкс-Поэнг — сын Сирки. Но тата сделал вид, будто я какой-то младенец, который без конца болтает глупости, и отправил меня в комнату, играть со «своими вещами»! Со своими вещами! Будто он не знал, что нога моей Кати по-прежнему поломана, у медведя болтается голова, половина кубиков пропала, а бабочку на колесиках я терпеть не могу! Недочитанную сказку про соловья я тоже не хотела брать в руки, ведь было немного страшно раскрыть книгу там, где я её закрыла, — оттуда на меня смотрела стоящая в головах у императора Смерть.

Я решила, чтобы убить время, проверить свои запасы на случай войны, коробки из-под мармелада с народными танцорами на крышках. В первой — добро для таты и для меня, в другой — сладости для негритянского певца Поля Робсона. Я о них давно не вспоминала. Открыла дверку тумбочки, взяла первую коробку, глянула и закричала:

— На помощь! Тата, на помощь!

Но тата разговаривал с матерью Малле и, надо думать, меня не слышал. Он пришёл в комнату лишь тогда, когда я закричала:

— Здесь побывало энкавэдэ!

Кубики сахара из коробки исчезли вообще, от пакетиков с какао остались лишь крошки серебристой бумаги, а баранка для Поля Робсона была почти съедена!