Читать «Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы» онлайн - страница 102

Леэло Феликсовна Тунгал

Тата смотрел на нас, улыбаясь, и затем произнёс слова, которые становились уже часто повторяемыми: «Что должен сказать ребёнок?», и когда на это я автоматически сказала на чистом родном языке «айтэ», Смелькофф рассмеялся, погладил меня по голове и от двери помахал рукой.

— Пусть он хотя и графского рода и много путешествовал, — усмехнулся тата, — но всё-таки удивительно, что представители больших народов никак не могут уразуметь, что не везде в мире понимают их язык! В конце он говорил с тобой по-французски, ну что ты скажешь!

Вдруг распахнулась дверь холодной комнаты, и в кухню вошла учительница математики Малле. Она явно всё время была дома, но не хотела присоединяться к компании. Я смотрела на эту полную с короткой завивкой женщину и думала, что очень молодой она быть не может, но поговорить со старшими девочками ей есть о чем, потому что у неё была бородавка, прямо рядом с ноздрей. Что касается веснушек, то издалека я не могла разглядеть, однако заметила у неё на щеках пару родинок.

Тётя взяла мою ладошку в свою руку и сказала:

— Тэре! Познакомимся. Ты, наверное, маленькая Леэло?

Ну что на это скажешь! Имя было правильное, и раз маленькая, так маленькая, что мне оставалось, кроме как вежливо кивнуть и произнести: «Угу». Я бы с удовольствием сказала, что на самом-то деле я товарищ ребёнок, но чего хвастаться чужому человеку.

— А я мать Малле, — объявила женщина, улыбаясь. — Малле вернётся из города вечерним автобусом. Моя дочка будет жить тут, и мне придётся время от времени приезжать сюда. Контролировать, не обижаете ли вы её… Скажи, а вы ведь не станете дразнить Малле? — обратилась мать Малле ко мне, но краем глаза поглядывала на тату.

— Угу, — я помотала головой. По-моему, я никого не дразнила, и именно тата был тем, кто всегда заступался в школе за Велло, над которым другие мальчики иногда насмехались из-за того, что он однажды надел сапоги не на ту ногу. Тата не разрешал обзывать немецком щенком Харри, отцом которого был по слухам пленный немец и бабушка которого постоянно заявляла другим женщинам в деревне, что Сталин действительно бессмертен. Честно говоря, и я тоже, обижаясь на Харри, обзывала его немецким щенком. Он был таким ребёнком, что, если ему в руку попадало хоть три песчинки, он должен был сыпануть их кому-нибудь в лицо. Когда играли в дочки-матери, песок часто требовался вместо сахара или муки, но, играя в семью, можно было держать Харри от песка подальше, зато когда шли всей компанией на площадку для прыжков строить песчаные замки, это быстро кончалось диким криком и неприятностями. Харри поворачивался к остальным спиной, расставлял ноги и начинал двумя руками, гребя песок, швырять его между ног в других. Наверное, немецкие собаки так делали, а иначе почему Харри обзывали немецким щенком? Обычно в таком случае кто-нибудь из мальчиков постарше брал Харри за шиворот, давал ему ногой пинок под зад и велел немецкому щенку бежать домой ябедничать. Похоже, приказ парней был для Харри законом: немного погодя в стоящем по другую сторону дороги доме хлопала дверь и показывалась старуха в чёрном пальто и в платке, торопливо спускавшаяся следом за Харри с высокого крыльца. Хотя мы и знали, что Харрина бабушка передвигается довольно шустро, успевали украсить башню песчаного замка одуванчиками или колокольчиком, прежде чем пуститься наутёк, а нам вслед долго летели проклятия: «Вот я вас поймаю, негодяи и мерзавцы! Я вам покажу, как младших обижать. Всех в колонию отправлю!»