Читать «ВЕРЕВОЧНАЯ ЛЕСТНИЦА» онлайн - страница 338

Хорошая советская школа

Несколько хрестоматийных штампов типа «рассадник свободолюбия» (еще один вариант – «школа свободы») или «образец подлинного демократизма» создают ореол «тридцатке». В условиях мерзкого совдепа школу, конечно, можно было считать оазисом, но не потому, что там не было ничего советского, а потому ,что концентрация маразма была существенно меньше. Но он, конечно, был. Школьная форма не считалась обязательной, но я помню кордоны по утрам, иногда во главе с бабой Женей, во время которых проверялась длина волос на затылке, после чего поход в парикмахерскую становился неотвратимым. А ведь еще не распались «Beatles», гитарные аккорды вкупе с такой экзотикой, как джинсы «Lee» и «Levi strauss» и замшевые ботинки «play boy», создавали образ мечты, в мужском варианте которой обязательно присутствовала длинная шевелюра. Шла борьба за сантиметры, школа была на стороне советского церемониала.

Особую атмосферу «тридцатки» составляло отсутствие жесткого пресса идеологического давления; нам почти не надо было врать, а что может быть благотворнее в 16-17 лет, нежели отсутствие механизма лжи. Ты проходил собеседование, тебя принимали, и ты становился членом сообщества, в климате которого процент содержания советского был разительно ниже, нежели за его пределами. За то, чтобы дышать этим микроклиматом, можно было платить, таща на хребте ежедневные дары к алтарю дежурных кумиров – сестрам Математике и Физике и матери их – Логике. Обилие математики и жестких логических схем просто не оставляло места для идео-логии, с логикой она не соединялась, как вода и керосин. Мнемоническое правило буравчика (как хорошо, что я вспомнил еще один физический закон) нарезало не левостороннюю, как у всех, а правостороннюю резьбу. Я чуть было не сказал, что не знаю, где в школе располагался комитет комсомола да и имелся ли он, как вдруг вспомнил, что он был и мне там пришлось побывать.

Шел к концу десятый класс, а мы с Юркой Ивановским до сих пор не вступили в комсомол. Все говорили о том, что некомсомольцев в вузы не принимают, быть комсомольцем очень не хотелось, но страх не поступить оказался сильнее. На одном из верхних этажей мы нашли этот комитет комсомола, взяли две анкеты и, кажется, на уроке английского стали их заполнять. Однако вопросы были настолько тошнотворными, что мы, не вписав своих фамилий, испещрили анкеты издевательскими надписями, затем, скомкав и даже, кажется, разорвав бумажки, простодушно забыли клочки в парте. Через пару часов по школе пронесся слух, что пойманы какие-то диверсанты. Постепенно разматывая клубок этих слухов, мы опять оказались в комитете комсомола, где с ужасом увидели клочки наших анкет в руках местного комсомольского функционера и услышали слова с припевом «провокация», «идеологическая диверсия», «надо сверить почерк» и т. п. Я не помню лица этой комсомольской суки, было бы забавно узнать его в роли «нового русского»; в одном я не сомневаюсь – на коммунистические митинги бывшие прагматики не ходят. К чести школы надо сказать, что «сличать почерки» самодеятельному следователю никто не позволил – не в традициях школы было заниматься доносительством и репрессиями. Но, значит, и комсомол в школе имел место.