Читать «В «игру» вступает дублер» онлайн - страница 36
Идиля Дедусенко
Когда во второй ложе появились несколько высших чинов гестапо, до сих пор не посещавших театр, Зигфрид, глянув в «глазок» занавеса, сказал художнику:
– Какая неожиданность. Знать бы заранее, можно было бы повесить в большом и малом фойе портреты Гитлера. Иначе эти господа могут подумать, что мы относимся без уважения к представителям нового порядка.
– Ах, боже мой! – заволновался Григорий Николаевич. – Надо сейчас же сказать об этом директору. Ведь он потом во всём нас обвинит.
Директора Пашин нашёл в комнате дирижёра и притащил к «глазку». Кох глянул во вторую ложу, «умер» уже в который раз и распорядился немедленно повесить портреты.
– Но у нас только один портрет Гитлера, и тот в вашем кабинете, господин директор! – застонал художник.
– Я могу быстро сбегать, – предложил Зигфрид.
– Будьте так любезны! – подхватил идею «умирающий» директор. – Вот ключ от кабинета!
Зигфрид, действительно, бежал, пытаясь сэкономить хотя бы секунды, чтобы успеть заглянуть в ящики стола. Войдя, он закрыл дверь на ключ. Двумя прыжками подскочил к столу и выдвинул верхний ящик – ничего любопытного. Здесь лежали пачки немецких денег и обычные бумаги: приказы, распоряжения, списки артистов, выезжающих с концертами в соседние города… В нижнем ящике лежал всего один листок, прикрытый чистой бумагой. Зигфрид поспешно пробежал его глазами.
«Господину Шкловскому Е.О.
Донесение.
За последние три дня ничего примечательного не произошло. Но актриса Любавина высказала недовольство поведением офицеров, сидевших вчера в третьем ряду партера, якобы они были пьяны и шумели, мешали играть…».
Далее Зигфрид пробежал по другим фамилиям. Нет, он здесь пока не значится. Или уже? И донесение-то пустяковое. Но теперь совершенно ясно, что Кох сотрудничает с оккупационными властями, собирая сведения о людях и передавая их через Шкловского. Даёт пищу для размышлений, и кто его знает, какие выводы можно из этого сделать.
Зигфрид задвинул ящик, быстро отпер дверь и спокойно направился к портрету. Теперь, если кто и заглянет, он уже вне подозрений.
Вернувшись к занавесу, передал портрет рабочему сцены, а ключ – директору. Кох тут же снова убежал к дирижёру, на этот раз вместе с художником. «Может, он отметит моё рвение?» – не без юмора подумал Зигфрид. Он опять прильнул к «глазку». Оставались считанные минуты до начала спектакля. Зигфрид наблюдал за Клейстом, стараясь понять, что скрывается за личиной благодушия генерала. И если бы кто-нибудь увидел сейчас суровое лицо Зигфрида, он не узнал бы в нём романтически-меланхоличного Ларского.
Зигфрид перевёл взгляд на места в третьем ряду и внезапно остановил взгляд на лице девушки. Её сходство с Сашей было едва уловимым, но этого оказалось достаточно, чтобы он почувствовал острую боль в сердце. Не ту боль, которая возникает от болезни. Боль памяти. Вечную. Неизгладимую.
Зигфрид на несколько секунд прикрыл глаза. Полгода назад ему сообщили, что Саша погибла в небольшом селе на Украине под гусеницами танка, когда пыталась добежать до окопа. Вероятнее всего, Клейст в это время находился далеко оттуда. Но это был танк из армии Клейста. Вся горечь утраты сконцентрировалась в душе Зигфрида в яростную ненависть к фашистам и к этому генералу в частности.