Читать «Родники» онлайн - страница 5

— Я бы до ста лет жил! — говорит дедушка Никита Васильевич. — Да здоровье у меня попорчено. У нас, на бахромной фабрике, пыль, бывало, летит густо. Оттого у бабушки твоей Меланьи Михайловны здоровья-то вовсе нет. Глотаешь эту пыль, глотаешь, а выдыхнуть и время не найдёшь. По полям-то я только на старости лет стал похаживать, раньше часу времени не было…

— Почему?

— Кто работает, тому гулять недосуг, — отвечает дедушка.

— Микитин заругает?

— Ясно, что Микитин. — Дедушка Никита Васильевич смеётся.

Я уже знаю, что Микитин — хозяин фабрики, где служит мой отец — может заругать, рассчитать и выгнать рабочего с семьёй… Тут дедушка замечает, что голова у меня открыта.

— Эх, ты! — говорит он. — Накройся платком, не студи голову. Головой-то ещё жить понадобится. У нас все в роду с головами, хоть отца, хоть мать возьми. Или деда с бабкой. — И, тихо ступая по дороге большими ногами, обутыми в валенки, подшитые кожей, рассказывает про деда и бабушку, про своё детство в деревне, когда они были крепостными: — Сестра Авдотья, твоего папани мать, со мною же на бахромной фабрике работала. Когда нам волю дали, нас дядя из деревни в Москву взял. А до того мы были крепостные.

— Это какие крепостные?

— Подневольные люди, вот какие. Нас только двое от всей семьи осталось: я да Авдотья. Поставил нас дядя на бахромную фабрику работать. Маленькая фабричка была. Хозяин наш на Коншинской фабрике шёлковую и нитяную пряжу покупал, из неё бахрому, шнурки, кисти разные делали. Авдотью частенько за шпульками посылали на фабрику. Она красивая была, степенная. Спросят, ответит скупо, лишнего не молвит, тяжёлый узел подхватит, да и пойдёт. Её твой дедушка, Иван Иванович, приметил. Он у Коншина на фабрике узоры для тканей составлял, молодой совсем был… «Как вас зовут?» — спрашивает. «Авдотья Тароватова». «Позвольте, я вам узел донесу». «Нет, вам мой узел не унести». «Как так?» Схватил узел, да не удержал. Авдотья улыбнулась, а в улыбке она еще краше становилась. «Я же говорю: за нашу работу легко не возьмёшься». Подняла узел и пошла. После дедушка твой пришёл ко мне сватать сестру. Я его знал. Он тоже калужский был, деревня их недалеко от нашей. «Что, — говорю, — торопишься. Иван Иваныч? Ты её мало знаешь». «Я, — отвечает, — год на неё глядел, один раз говорил, а век прожить думаю». «Ну, — говорю, — дело твоё, а на меня не обижайся…»

Речь дедушки течёт плавно, я не всё понимаю в ней, но мне хорошо идти с ним рядом по полю и слушать.

— Ну, стали твои дед и бабка жить вместе — Саньки, твоего отца, родители. Дедушка потом с Коншинской фабрики ушёл, у француза-фабриканта служил; тот дорожил Иваном. За его ткани хозяину не один раз медали на выставках присуждали. Потом хозяин прогорел, фабрику продали, деда твоего по шапке… Дед в скорости и помер…

Так мы долго идём с дедушкой Никитой Васильевичем. Снег обтаивает на солнце. Взятый в горсть, он рассыпается зёрнами и пахнет свежо и душисто.