Читать «Авель Санчес» онлайн - страница 16
Мигель де Унамуно
«А почему бы и в самом деле не сделать того, что просит этот несчастный, – размышлял Хоакин, – если он только мучится? Мне жаль его! Ну и свински же устроен мир!»
И нередко случалось, что в судьбах больных он узнавал самого себя.
Однажды явилась к нему соседка, бедная женщина, сломленная годами и заботами, муж которой на двадцать пятом году совместной жизни вдруг спутался с какой-то уличной девкой. Покинутая жена пришла поведать ему свои горести.
– Дон Хоакин! – умоляла она. – Ведь вы, говорят, знаете все: можете ли вы дать средство, чтобы излечить бедного моего мужа от зелья, которым опоила его эта вертихвостка?
– О каком зелье ты говоришь?
– Да раз он бросил меня, прожив целых двадцать пять лет, и перебрался к ней, то рассудите сами…
– Знаешь, ведь куда хуже было бы, если б он бросил тебя, когда вы только поженились и ты была молода…
– Ах, нет, господин доктор! Она наверняка опоила его каким-то приворотным зельем, которое вскружило ему голову; иначе ничего подобного не могло бы случиться… не могло бы быть…
– Зельем… зельем… – пробормотал Хоакин.
– Именно, дон Хоакин, именно зельем… Вы же человек ученый; дайте мне средство против этого зелья!
– Эх, милая! Еще далекие наши предки тщетно пытались отыскать живительную влагу, которая бы возвращала молодость.
И когда несчастная ушла, погруженная в свое горе, Хоакин подумал; «Неужели бедняжке не придет в голову хотя бы разок взглянуть на себя в зеркало? То-то бы она увидела, что сделали из нее долгие годы тяжких трудов! Простонародье, оно все приписывает колдовскому зелью, дурному глазу, зависти… Работы не найдут – виновата зависть… Случается что-то дурное? Зависть. Тот, кто все свои неудачи приписывает чужой зависти, сам завистник. А разве мы все не завистники? Разве меня, например, не опоили зельем?»
Еще много дней он думал только о зелье. И в конце концов заключил: «Это и есть первородный грех!»
IX
Хоакин женился на Антонии в надежде обрести тихую гавань, и бедняжка сразу же поняла свое место и назначение в сердце супруга. Она должна была стать щитом, возможным утешением. Антония получила в мужья человека больного, неизлечимого душевного инвалида. Ее судьба – быть сиделкой при нем. И она смиренно согласилась на это, движимая состраданием, преисполненная жалостливой любви к тому, кто пожелал соединить с ней свою жизнь.
Антония и сама чувствовала, что между нею и ее Хоакином воздвигнута как бы незримая перегородка, как бы кристально прозрачная ледяная стена. Этот человек не мог принадлежать своей жене, ибо этот безумец, этот одержимый не принадлежал даже самому себе. Вдруг в самых интимных порывах супружеской жизни какая-то незримая тень возникала между ними. Ей казалось, что она похищает у него поцелуи или отбирает силой.
При жене Хоакин избегал говорить об Елене, и Антония, заметив это, словно нарочно поминала ее при каждом удобном случае в разговорах за столом.