Читать «Столыпин. На пути к великой России» онлайн - страница 162

После примирения царь всячески поддерживал шаги премьера по преодолению политического кризиса. Из царской записки от 31 марта 1911 г.: «Желаю вам завтра, Петр Аркадьевич, в Государственном совете спокойствия духа и полного успеха»[700]. 10 апреля 1911 г.: Николай пожаловал премьеру орден Святого Александра Невского. При этом Петр Аркадьевич «перескочил» в наградной иерархии через пять орденов[701]. Думаю, что орден Святого Александра Невского был избран не случайно: тем самым царь подчеркивал значение закона о западных земствах как щита от католической угрозы[702].

Награда сыграла и важную роль в укреплении поначалу пошатнувшихся позиций премьера, так как делала царскую поддержку явной[703]. В высочайшем рескрипте на имя председателя Совета министров после слов «Пребываю к вам неизменно благосклонный» государь приписал собственной рукой: «…и уважающий вас НИКОЛАЙ»[704].

По признанию даже противников Столыпина, царь с большой неохотой выслушивал критические замечания в адрес премьера, давая понять собеседнику: тема закрыта[705]. Беспокоясь о здоровье премьера, ухудшившемся от пережитых волнений (у него была обнаружена грудная жаба), Николай предоставил ему длительный шестинедельный отпуск[706]. В мае 1911 г. Столыпин с семьей вновь переезжает в Елагин дворец.

Мартовские события стали новым вызовом реакционной бюрократии преобразовательной деятельности премьера. В ответ во время кратковременного майского отпуска Столыпин создает широкомасштабный проект административной реформы. Им он надеется увлечь императора на новую реформаторскую волну.

В то же время понимая, что в отношениях с царем перешел границы дозволенного, Столыпин после мартовского кризиса стал более деликатно, соблюдая иерархическую дистанцию, относиться к императору, о чем свидетельствует отказ Столыпина от спора относительно вывода Крестьянского банк из ведомства Коковцова. «Я Вас побеспокоил, Владимир Николаевич, – говорил он тогда Коковцову, – потому что только что узнал… о том, что сильно волновавший Вас одно время вопрос о судьбе Крестьянского банка получил в мое отсутствие совершенно неожиданное разрешение, которое меня очень радует, потому что оно дает Вам полное удовлетворение, а с меня слагает большую тяжесть, так как перспектива возможного Вашего ухода меня сильно взволновала и я сам все время искал какого-нибудь выхода… Я нисколько не намерен настаивать более перед Государем на одобренном им моем и Александра Васильевиче (Кривошеине. – Д.С .) взгляде…»[707]

Колесо государственных дел, несмотря ни на что, продолжало крутиться. У Столыпина оставалась вера, дающая силы преодолевать роковые стечения обстоятельств[708]. «Ведь что такое была личная жизнь Столыпина за время его министерства? – задает сам себе вопрос сподвижник Столыпина И.Ф. Кошко. – Это была, с точки зрения обывателя, тягчайшая каторга: ни одной минуты, даже в глубине своего жилища он не мог считать себя в безопасности от угрозы смерти; не прекращающаяся злобная травля, не только со стороны революционеров, но и крайних правых, травля, не останавливающаяся пред полным искажением его намерений и стремлений; постоянная интрига завистников, не прощавших ему чрезвычайно быстрого возвышения, – все это должно было бы сломить обыкновенного человека, лишить его жизнерадостности и омрачить ум. Но сознание, что он делает то, что полезно и нужно России, давало ему такое радостное самоудовлетворение, пред которым тяжкие невзгоды его личного положения совершенно бледнели, и это спасало Столыпина от малодушных, искажавших его задачи компромиссов»[709].