Читать «Вишнёвая смола» онлайн - страница 101

– Хочешь, пойдём на пляж? Вдвоём!

И я пошла с ней на пляж. Вдвоём. Вероятно, от неожиданности. Как от неожиданности же отпустила тогда, прежде, собаку.

По дороге на пляж Людочка завела меня в кафе-мороженое. И мы с ней съели по три вазочки с горкой пломбира с шоколадной стружкой и сиропом. Ещё мы съели мороженое на пляже – причём за мороженым к лотку ходила Людочка! Она сама несла сумку с подстилкой на пляж и обратно! Она даже ничего не возразила, когда я сказала, что надо набрать бабушке воды из бювета в санатории имени Горького, а мы забыли бидон! Так Людочка купила бидон!!! (Людочка никогда ничего не покупала в бабушкин-дедушкин дом, даже хлеба, потому что в бабушкином и дедушкином доме всегда всё было и ещё потому, что Людочка покупала себе колготки, туши и помады – и какие-то очень дорогие, потому мой брат никак не мог накопить себе на неновые «Жигули» и ездил на старом горбатом «Запорожце».) Мы с Людочкой набрали в бидон воды, и Людочка была очень ласковая и говорила о бабушке ласковые слова. И набрали, и принесли, и поставили на кухню. А потом мы пошли кататься на великах – Людочка никогда раньше не каталась со мной на великах! А потом в универмаге «Золотой берег» она купила мне плюшевую собаку. Не такую огромную, конечно, как та, что потом томилась в сарае до скончания её плюшевого века, но тоже приличную. А уже когда стемнело, и моего брата всё ещё не было, Людочка пошла со мной в пионерлагерь, на моё любимое бревно (откуда она знала, что это – моё любимое бревно для тайных тайн и прочего макиавелли, ума не приложу!). И, сидя рядом со мной на этом бревне, она стала рассказывать мне, что очень любит моего брата и просит меня простить её за все те случаи, когда она была неправа и вообще злюка. Тут она заплакала, и, хотя я умная и всё такое, но – увы, бабушка так долго заражала меня своим вредоносным аристократизмом, что я простила Людочку за всё. Когда я простила Людочку за всё, она открыла мне страшную тайну – уже очень скоро, месяцев через восемь, я буду не только младшей сестрёнкой, дочкой и внучкой, но ещё стану тётей. Потому что у неё в животе ребёнок. Так случается, когда взрослые спят рядом и голые. Я поздравила её и вежливо сказала, что очень рада, что стану тётей. (Хотя, честно говоря, тому, что я стану тётей, я не очень обрадовалась. Мало двоюродных братьев-дураков на мою голову, теперь ещё какой-нибудь психический племянник будет, и всё – прощайте беззаботные пляжи и пусть весьма сомнительное, но всё же отчасти привилегированное положение самой младшей в семье, ведь даже двоюродный брат-дурак старше меня на три месяца.) И тут Людочка так разрыдалась, как будто она вовсе не Людочка и не Людка, а самая обыкновенная и нормальная Люда, которая способна испытывать не только ненависть, но и любовь, не только раздражение, но и отчаяние. Способна не только творить сэспенс и хоррор, но и сама их испытывать. Как-то автоматически я стала её успокаивать. И даже обнимать. И даже гладить. А объятия – штука очень коварная. Человек, которого ты уже обнимаешь, становится тебе родным. Особенно если перед этим ты с ним съел пуд мороженого. Кажется, что человек, которого ты обнимаешь (и который обнимает тебя!), не способен ни на что плохое, вроде ножа в спину или ногой по почкам… Человека, которого ты обнимаешь, ты уже волей-неволей любишь. А когда ты любишь – ты слаб. А когда ты слаб – ты уязвим. Будь ты сто тысяч раз Макиавелли.