Читать «Приключения русского дебютанта» онлайн - страница 33

— Мой сын ждет тебя… там! — Вентиляторный тычет пальцем куда-то между буквами П и Р. — Ты его с ходу узнаешь. Такой солидный мужчина, а за ним вереница «мерседесов». Красивый, как его отец.

Владимир не успевает возразить, двери грузового отсека раскрываются, и парашют наполняется холодным ночным воздухом… Смутное ощущение стремительного падения во сне.

Я падаю на землю!

Чувство, не лишенное приятности.

3. Народный «вольво»

Проснулся он в полдень в Верхнем Манхэттене, в однокомнатной квартире Фрэнка, друга Франчески. Фрэнк, откровенный славянофил, разукрасил комнату полудюжиной домодельных икон с золотистой каймой, а также огромным, во всю стену, болгарским туристическим постером: деревенская церковь с куполом-луковицей, а на ее фоне необычайно косматое животное (бе-е?). Владимир так никогда доподлинно и не узнал, как протекало долгое путешествие в Верхний Манхэттен и как его провели мимо привратника, уложили спать и куда делся хозяин квартиры, — подробности, не удерживающиеся в хмельном сознании. Неслабое первое впечатление, должно быть, он произвел — пятиминутная беседа, а затем неглубокая кома.

Но ведь!.. Но ведь… что? На кофейном столике шведского производства… что он нашел? Пачку сигарет «Нат Шерман», которую он тут же прикарманил, замечательно… А рядом с сигаретами… Рядом с сигаретами лежала записка. Еще лучше. А в записке… теперь внимание… округлым почерком представительницы среднего класса выведена фамилия Франчески (Руокко)… ее адрес на Пятой авеню и номер телефона… И в заключение сердечное приглашение заскочить к ней в восемь, чтобы затем отправиться к одиннадцати на вечеринку в Трайбеку.

Ура.

Трясущимися пальцами Владимир вытащил из пачки сигарету — длинный коричневый цилиндр с привкусом меда и золы — и закурил. Он курил в лифте, хотя новые дома такого сорта битком набиты детекторами дыма. Курил, минуя привратника, выйдя на улицу и всю дорогу до Центрального парка. Только тогда Владимир вспомнил о первоначальном плане, пьяной идее, сформулированной прежде, чем он храбро уселся напротив Франчески.

Он двигался по парку, то подпрыгивая, то подскакивая, а иногда и слегка пританцовывая. Какие у него красивые ноги! Какие замечательные русско-еврейские, славяно-иудейские ноги… В самый раз для спринта вдоль велосипедной дорожки. Или для шикарного подъезда в доме Франчески на Пятой авеню. Или для того, чтобы взгромоздить их на кофейный столик на чердачной вечеринке в Трайбеке. Ах, как же глубоко, последовательно, блаженно и абсолютно ошибалась мать — насчет страны в целом и блестящих перспектив для юного иммигранта В. Гиршкина в частности. Она ошиблась! Ошиблась! — ликовал Владимир, пробегая через Овечий луг, усеянный загорающими безработными в ленивый понедельничный полдень; городские небоскребы взирали на них сверху вниз с корпоративным безразличием. Его мать тоже сейчас сидит за дымчатыми стеклами одного из этих чудищ, построенных накануне последнего экономического спада: угловой офис, декорированный американским флагом и фотографией особняка Гиршкиных в стиле эпохи Тюдоров, — особняка, но не троих его обитателей.