Читать «Ненумерованные письма маркиза Кюстина» онлайн - страница 19

– А завтра, – продолжил я, – белорусский президент обратится к господину Либерману, с просьбой, например, чтобы ваш посол в Минске заявил, что ему ничего неизвестно о политических репрессиях в стране.

– Мы не вправе брать на себя роль наставников белорусов в вопросах коллективной морали и общественного устройства, – мой вопрос будто снял наконец с плеч Инженера груз собственной его ответственности.

– Это лично вами выношенная мысль? – признаю, не самым вежливым образом спросил я моего гостеприимного хозяина.

– Так говорит Либерман, – оправдал Инженер мое предположение.

Стоило ли мне на таком болезненном примере предлагать Инженеру сравнение принципов власти закона с «телефонным правом» и жизнью «по понятиям»? А как я поступил бы в такой ситуации? А ты что скажешь, Господи?

Но уже через минуту я снова стал сердиться, заподозрив, что неприятие в душе Инженера (в строгом соответствии с русской традицией) рождает не привычное русскому человеку неравенство высокого государственного чиновника и рядового гражданина, а отвратительная западная публичность, выставившая на всеобщее обозрение, словно непристойный гомосексуализм, неизбежную изнанку жизни. «Оld habits die hard», думал я. Русские привезли сюда Россию, и скоро с традициями ее общественного устройства они не расстанутся. Вывернутое наизнанку печальное утверждение Дантона по-русски должно бы звучать так: куда ни двинемся, повсюду несем мы отечество на подошвах своих башмаков!

Меня так и подмывало спросить Инженера, уверен ли он, что будучи главой правительства, г-н Либерман не решит подобным же образом проблемы двух-трех нужных американских конгрессменов уже здесь и уже вполне по-русски, то есть без всякой огласки. Но опасение разрушить устанавливающееся между мною и Инженером доверие и даже начатки личной симпатии остановило меня. Я опасался, что он обидится, замкнется, станет подозрителен и осторожен со мной, и предпочел промолчать.

Я почувствовал, как развивающееся разочарование в Инженере невольно вырастает во мне в привычное недоверие к русским вообще, снова они стали казаться мне упрямыми доктринерами, топором вырубленными немцами. Сам Инженер представился мне в тот момент личностью без воображения, человеком ограниченным. В сад его, говорил я себе, залетают порой удивительно раскрашенные, прямо таки – райские птички, но он их как будто и не замечает. Исчезни из мира весь род птичий за исключением голубей и кур (мясо индейки, знаю, Инженер не любит) – думаю, вряд ли обратит он внимание на пропажу. А тут еще вышел из строя большой холодильник на кухне, и пока не приобретен новый, мы обходимся малым, стоящим в нише на втором этаже. Каждое утро теперь Инженер спускается по лестнице с неизменными двумя помидорами и огурцом в одной руке и банкой зернистого творога в другой. Если его окликнуть в этот момент, он наставляет на меня зеленый фаллос с двумя красными яйцами. Я бы принял это за издевку, если бы не был уверен в его младенческой невинности. Черт дернул меня не так давно, на Небесах еще, ознакомиться с иносказанием «Роман» писателя Сорокина, аллегорически описавшего переход России из XIX-го века в XX-й, и будучи натурой по-европейски впечатлительной, я стараюсь не смотреть, как кромсает Инженер овощи для салата и затем поливает их текучим творогом.