Читать «Шепот во мраке» онлайн - страница 37

Нойз вел себя так непринужденно, естественно и учтиво, что от его слов мог бы успокоиться и приободриться самый распоследний неврастеник, но, как ни странно, чем дальше ухабистая и вихляющая дорога уводила нас в неведомые дебри лесов и гор, тем неспокойнее становилось у меня на душе. Порою мне казалось, что мой спутник выведывает, что именно мне известно о чудовищных тайнах этого края, и при каждой новой реплике что-то знакомое, едва уловимое, дразнящее и обескураживающее проступало в его голосе все сильнее. Это знакомое , казалось, таило в себе некую обращенную против меня угрозу, хотя его голос звучал совершенно миролюбиво и даже приятно. Слушая его, я почему-то вспомнил о досаждавших Эйкли ночных ужасах и понял, что если к ним присовокупить моего нынешнего собеседника, то мне вряд ли удастся сохранить рассудок. Если бы у меня в тот момент нашелся хоть какой-нибудь благовидный предлог, я бы не раздумывая повернул назад. Но путь к отступлению уже был отрезан, и мне оставалось лишь утешаться мыслью о том, что предстоящий серьезный и деловой разговор с Эйкли поможет мне взять себя в руки.

К тому же от завораживающе красивой местности, по которой мы ехали, преодолевая многочисленные подъемы и спуски, исходило какое-то непонятное успокоение. Время затерялось на одном из поворотов оставшегося позади запутанного пути, и теперь вокруг нас тянулись лишь ласкающие взгляд сказочные картины, исполненные воскресшей вдруг красы минувших столетий: рощи старых деревьев, девственные луга с яркими осенними цветами да редкие фермы, гнездящиеся под отвесными скалами в окружении высоких деревьев и пахучих зарослей шиповника и мятлика. Даже солнечный свет был здесь какой-то волшебный, неземной, словно ему приходилось пронизывать диковинную дымку или облака испарений. Ничего подобного мне не доводилось видеть раньше – разве что на картинах итальянских примитивистов, фоном для которых иногда служили сказочные пейзажи. Такие виды любили рисовать Содома [20] и Леонардо, но они отводили им лишь дальний план, едва виднеющийся за сводами галерей эпохи Возрождения. Мы же держали путь через самое сердце открывавшейся нашему взору картины, и во время этого магического действа я как будто открыл в себе нечто, данное мне от природы или унаследованное от предков, – нечто такое, что жило во мне всегда и что я долгие годы стремился постичь. Сделав полукруг на вершине крутого подъема, машина внезапно остановилась. Слева, на противоположной стороне примыкавшей к дороге лужайки, ухоженной и обнесенной побеленными известью пограничными столбиками, стоял белый двухэтажный дом с мансардой. Он был на редкость большим и изящным для здешних мест; рядом с ним лепились друг к другу, а зачастую и соединялись сводами бесчисленные пристройки и сарайчики, а позади виднелась ветряная мельница. Я узнал этот дом по фотографии, полученной от Генри Эйкли, и потому не удивился, прочитав его имя на оцинкованном почтовом ящике, стоявшем на обочине дороги. Чуть дальше за домом простиралась топкая равнина с редкими перелесками, упиравшаяся в крутой, покрытый густым лесом склон высоченной горы с утопавшей в зелени макушкой. Несомненно, это была пресловутая Черная гора, и, должно быть, мы уже одолели добрую половину пути к ее вершине.