Читать «Вокруг королевства и вдоль империи» онлайн - страница 79

Вид у Стены грозный: это не столько укрепление, сколько воплощенное в материальной форме категоричное заявление: «Я Сын Неба, а сие — порука тому, что я могу огородить стеной всю землю». Ее замысел отчасти сродни подвигам, например, чудика Кристо. По замыслу она чем-то напоминает достижения, скажем, этого полоумного Христо, который упаковал в подарочную обертку мост Золотые Ворота. Крутобокая Стена тянется по горной местности, то ныряя в ущелья, то взбираясь на хребты. Зачем она нужна? Явно не для того, чтобы отражать набеги захватчиков — врагам все равно не влезть по этим обрывам. Очевидно, перед нами очередной образчик любимого занятия китайцев — попытка поработить ландшафт и силком придать ему заданную форму.

В любом случае, на Стене и близ Стены вовсе не было пустынно. По ней бродили многочисленные туристы. Их черные силуэты были заметны издали, словно стаи мух, облепивших дохлую змею.

И тут меня осенило. «Змея» — удачное сравнение, но по большому счету Стена напоминала дракона. Дракон — любимое существо китайцев («в иерархии всего живого он стоит лишь на одну ступень ниже человека»), и еще совсем недавно — лет восемьдесят-сто тому назад — китайцы верили, что драконы существуют на самом деле. Многие уверяли, что видели живого дракона своими глазами. Разумеется, иногда откапывали и окаменевшие скелеты драконов, что считалось хорошей приметой. В сущности, дракон был для человека стражем. В Китае неизвестны образы дракона-хищника и героя-драконоубийцы. Дракон — один из самых благожелательных и прочных символов Китая. Итак, я обнаружил поразительное сходство между китайским драконом и Великой Китайской Стеной: она по-драконьи извивается, проползая по горам Внутренней Монголии, ее амбразуры подобны гребню на драконьем хребте, а кирпичи — чешуйкам; надежный защитник-дракон, извиваясь всем телом бесконечное количество раз, протянулся от края до края земли.

Господин Тянь

— На улице холодно? — спросил я.

— Очень холодно, — ответил господин Тянь. Стекла его очков заиндевели.

Это было в Харбине, в пол-шестого утра, при минус тридцати пяти градусах Цельсия. Шел легкий снег: белые зернышки, похожие на мелкий жемчуг, сыпались в темноте с неба. Когда снегопад прекратился, поднялся ветер — ветер-убийца. Обдувая лицо, он словно бы кромсал его бритвой. Мы шли на вокзал.

— И вы настаиваете на том, чтобы со мной поехать? — спросил я.

— Лансян — запретный город, — отозвался Тянь. — Я должен ехать.

— Так принято у китайцев, — сказал я.

— Точно так, — произнес он.

Улицы были пустынны. Кое-где группки людей, тесно жавшихся друг к другу, дожидались во мраке автобуса. «Наверно, очень невесело, — подумал я, — подолгу топтаться на автобусной остановке в зимнем Харбине». Между прочим, салоны автобусов не отапливались. Журналист Тициана Терцани, описывая провинцию Хэйлунцзян в своих воспоминаниях о работе в Китае (сердитой книге под названием «Королевство крыс»), приводит слова одного французского путешественника: «Неведомо, где именно Господь поместил рай, но в одном можно быть уверенным — это не здесь».