Читать «Любовь и фантазия» онлайн - страница 121

В одиннадцать лет меня отдали в пансион, чтобы я прошла курс средней школы. А что же сталось с дочерью булочника? Тело ее развивалось, и потому на него наверняка набросили покрывало, и ей сразу же пришлось забыть дорогу в школу. Ее нарождающаяся грудь, оформившиеся ноги — то есть, иными словами, весь ее женский облик обрекал юное тело на заточение!

Помню, насколько тесно продвижение по пути коранического познания было связано с телесными ощущениями.

Порцию священного стиха, написанного на обеих сторонах ореховой дощечки, после контрольного прочтения вслух полагалось по крайней мере раз в неделю стирать. Мы отмывали дощечку, не скупясь на воду, — так другие полощут белье; время, которое требовалось ей, чтобы просохнуть, казалось, давало возможность памяти закрепить заученный урок…

Полученное знание как бы подкреплялось ощущениями рук, пальцев, вообще приложенным физическим усилием. Смыть табличку — это значило еще раз впитать ту же порцию коранического текста. Будучи копией другого, считавшегося нестираемым, текста, написанный на дощечке текст не мог снова и снова разворачиваться перед нашим взором иначе, как подкрепляемый пауза за паузой этим впитыванием…

Пока рука выводит строчки-лианы, губы шепчут, невольно повторяя их; таким образом срабатывает мнемоническая и мускульная память… Назойливый хор голосов звучит все громче и громче, пока самих ребятишек не убаюкают монотонные звуки их протяжного пения.

Бубнить, раскачиваясь, стараясь не пропустить ударный слог, соблюсти долгие и краткие гласные, самый ритм песнопения, в такт которому двигаются мускулы гортани и торса. Надо уметь управлять своим дыханием на устном экзамене, а там, глядишь, и понимание придет, проделав нелегкий путь. Пение пением, но о правилах грамматики тоже забывать нельзя.

Такое изучение языка требует определенного положения тела, и это помогает развивать память. Как во время спортивных состязаний, детская рука, движимая недетской волей, начинает выводить буквы. «Читай!» Пальцы трудятся над дощечкой, посылая сигналы телу, оно и слуга, и господин одновременно. Губы кончают бормотать, и снова рука начинает смывать, стирая с дощечки написанное, настает минута очищения, слышно, как хлюпает вода, словно совершается смертное омовение. Потом на дощечке появляются новые строчки круг замыкается.

Во время такого обучения тело мое съеживается, как бы повторяя скрытый архитектурный рисунок самого селения, становясь его слепком. Зато, когда я пишу или читаю на чужом языке, оно пускается в путешествие, разгуливает свободно в запретном мире, не обращая внимания на подозрительные взгляды соседей и почтенных матрон, еще немного, и оно, пожалуй, улетит в неведомую даль!

Это параллельное и к тому же столь непохожее одно на другое обучение ставит меня на исходе детских лет в довольно сложное положение, пора было делать выбор (отец сам сделает его за меня, выберет свет, а не мрак). А я в тот момент не подозревала, что это был решающий шаг навстречу свободной жизни со всеми таящимися в ней опасностями, дарованной мне вместо той тюрьмы, где томились мне подобные. Эта неслыханная удача доводит меня чуть ли не до исступления.