Читать «Дневник офицера Великой Армии в 1812 году.» онлайн - страница 102

Цезарь Ложье

Красный, 17 ноября. Наполеон и Евгений совещались всю ночь. Позваны были Бертье, Мортье, Лефевр, Бессьер. Было решено, что дальше идти нельзя, пока не будут получены известия от оставшихся позади Нея и Даву. Мортье с рассветом пустится в атаку, старая гвардия, с 30 орудиями следуя за ним, займет дорогу между Красным и Кутьковым. Артиллерия молодой гвардии подкреплена батареей генерала Друо, одного из тех людей, которые способны просто и спокойно решаться на величайшее самоотвержение.

Кавалерия гвардии и кавалерия Латур-Мобура получают приказ следовать за этим движением. Итальянской армии и Клапареду, соединяющему под своим начальством свою собственную дивизию, разрозненные отряды и части артиллерии гвардии, поручена оборона Красного.

Наше движение приводит в изумление неприятеля, дает возможность Даву и Нею присоединиться к армии, а нам в два часа пополудни начать отступление к Лядам.

К ночи мы туда приходим, и новая местность дает нам иное и более бодрящее зрелище. Видны жители, и хотя они по большей части евреи, но мы забываем об их неопрятности ввиду услуг, которые они могут оказать нам по нашей просьбе и за наши деньги. Таким образом, их жадность, вызывающая в нас презрение к ним, оказывает нам теперь великую поддержку, так как они готовы пренебрегать всеми опасностями, чтобы доставить хоть часть того, что мы у них требуем.

Ляды, 18 ноября. Ночь с 17-го на 18-е прошла доволь но спокойно, если не считать тревоги, вызванной разведчиками Кутузова, которые пытались было нарушить наш покой. Но нескольких храбрецов, стерегших нас, оказалось достаточно, чтобы обратить их в бегство.

Я не могу здесь не коснуться, хотя бы бегло, тех причин, которые вместе с климатом и тяжкими лишениями содействовали разложению наших полков.

Как только армия перестала идти вперед и повернулась спиной к завоеваниям, доверие тех, кто продолжал забирать добычу, найденную в Москве, было поколеблено. Дисциплина, порядок, рвение к службе — все это для многих стало делом второстепенным. Сначала равнодушно смотрели на все опасности, какие могла породить такая распущенность; думали почти исключительно о том, как спасти добычу, и в помыслах о ней стали забывать о том, что надо делать, чтобы спастись самим. Иные вскоре же начали откалываться от армии, воображая, что, опережая ее, скорее и легче сохранят свою жизнь; этим давался дурной пример и разрывалась моральная связь, спаивавшая до сих пор все части войска. Другие не покидали, правда, своих частей, но занимались по преимуществу своими личными делами и все заботы, все внимание посвящали своим повозкам, своим лошадям, мало интересуясь своими полками.

Дурное, как и хорошее, действует заразительно, и эта роковая беспечность распространилась повсюду, сверху донизу иерархической лестницы. Солдаты отлучались из своих частей, сперва небольшими группами, потом все в большем количестве, и все чаще и чаще. Исключениями являлись только некоторые отряды, где начальники зорко наблюдали за своими подчиненными, но и там невозможно было за всем усмотреть. Мы видели, в каких тревожных размерах росло со дня на день число вырывавшихся из своих рядов солдат. И если бы начальники, если бы жандармы задерживали первых же встреченных ими «одиночек» и поступали с ними так, как они того заслуживали, то, быть может, зараза не распространялась бы с такой быстротой, может быть, и наши позднейшие несчастья оказались бы менее тяжкими. Но когда об этом подумали, было уже слишком поздно; не было уже благоприятных обстоятельств, ослабевала сила, а зло впустило слишком глубокие корни, чтобы его можно было вырвать.