Читать «Всё так (сборник)» онлайн - страница 125

– Ничего-ничего. Не хотела тревожить вечером. У меня проблема.

– Угу…

– Ты не знаешь причин, по которым люди используют чашки? А расческу? Или вот туалетную бумагу?

– Это должна быть одна общая причина?

Жалко, что мы поссорились с Сережей. Он очень хорошо решает логические задачи, особенно если они совсем не связаны с жизнью.

– Ну какая может быть общая причина в использовании расчески и туалетной бумаги?! – сердится мама. – Мы получили телефонограмму!

Моя мама – работающая пенсионерка. Она преподает основы экономической теории. Но за экономическую практику принципиально не отвечает. По практике у нас папа. И теперь еще я. Мама говорит, что есть женщины, рожденные для любви, а есть – для работы. Она – для любви.

Но в университет пришел новый ректор. Никто точно не знает, чем он управлял раньше и в чем заключался смысл его другой жизни. Смысл новой был очевиден. Ректор хотел порядка и реформ. Больше всего его раздражали чашки, найденные в тумбочках профессорско-преподавательского состава. Никто не знает, зачем он заглядывал в тумбочки. Ректор, как и любой другой начальник, не должен объяснять подчиненным свои психозы. Он просто должен их иметь. Иначе с чем еще он может войти в историю?

В телефонограмме сообщалось, что «все преподаватели должны составить перечень личных вещей (мебель, оргтехника, вентиляторы, кондиционеры, чайники, чашки, ложки и т. д.), находящихся на рабочем месте. В перечне должны быть указаны не только личные вещи, но и причины их использования. Все не зарегистрированное в требуемом списке будет считаться излишками и изыматься».

Это цитата. Мама прочитала мне в трубку. В ее голосе было смятение. И наверное, даже испуг. Она почему-то не могла смеяться над словом «излишки». И верила в то, что кто-то всегда может прийти и изъять расческу. Особенно если владелец не может внятно написать докладную о причинах ее использования.

Похоже, что столетие Октября мы будем отмечать очень творчески и с большим размахом.

*

В девяностые Слава передавала мне деньги. Почти всегда с оказией. Оказии были нервными, торопливыми и брезгливыми людьми. «О боже, в этой стране до сих пор ссут в подъездах!», «Продавцы мяса работают без перчаток! Какое варварство…», «На улицах – темень, в лифтах – темень, вы что, жрете эти лампочки, что ли?», «Скоро здесь будет голод. И все границы снова закроют. И о чем вы только думаете?»

Я думала о том, что Славка молодец. Сначала я была очень ветрена с ее деньгами. Ветрена и свободна. Совесть по отношению к ним спала очень долго, а когда проснулась, я стала собирать, а не тратить. С тех пор моя совесть (очень гибкая и иногда невидимая) часто оказывается связанной с планами на завтра.

На Славкины деньги я купила квартиру. Пять тысяч долларов и тысяча марок. Такие были цены. Многие сегодня не могут в это поверить. Говорят, что надо было покупать две. Или три.

Я писала Славке письма. Оказии брали их неохотно. Письма – не деньги, смысла не имеют. Я грабила Славку и хотела быть понятой. С ударением на первом слоге. Иногда она отвечала мне на Главпочтамт. До востребования.