Читать «Америка, Россия и Я» онлайн - страница 111
Диана Федоровна Виньковецкая
На стеллаже который вдоль коридора, работают двое — просматривают, пролистывают все книги. Один, молодой, розовощёкий капитан Иванов, в прекрасном синем костюме, нарядный, с галстуком, и другой, громадного роста, красивый мужик, которого я про себя прозвала «Гориллой» за крупные черты лица и загребистобольшие руки. Молоденький обнаружил полку со стихами и начал показывать Главному подозрительные: «Узлы змеи» Иванова, «Цветы зла» Бодлера, с заложенным стихотворением «Падаль»; «Зовы времени» Белого…
Но Главный, расслабленный эротической прозой, беспомощно сидит — в глазах сладкое умиление, губы обмякли, в складках рта будто слюни появились, и про себя, видно, думает, что никто никогда не писал ему таких писем и не делал таких признаний…
«Хочу упиться роскошным телом. Хочу одежды с тебя сорвать… Сегодня сердце отдам лучу… "
— Будем, как Солнце. Бальмонт, — читает он. — Ничего, ничего. С душком… Но ничего — бормочет он себе под нос и громко мне говорит:
— Поставьте ваши плёнки…
Думаю: «Видно, хочет, чтоб скрипачка ему поиграла что‑то сладкое, чувственную музыку.»
«Хочу быть дерзким. Хочу быть смелым. Из пышных гроздей — венки сплетать… Я к вам пришёл, чтоб видеть Солнце.»
— Поставьте вот эту плёнку! — говорит он. «Страсти по Матфею». Нет, не понравилась:
— Переверните — другую!
Ищет, видно, звуки плотской любви… чувственной музыки… Запела Элла Фицджеральд: «I love Paris in the morning». Нравится. Видно, тоже любит Париж при любой погоде.
И уже нет обыска. Стихи. Скрипка. Музыка. Песни… Главный потирает ладони. Я несколько успокаиваюсь — причёсываюсь, накрашиваю глаза и губы — начинаю нащупывать точки… нажимать на слабые мужские педали. «Горилла» входит для обыска в кухню. Он из них — самый подходящий для меня объект для кокетства. Что‑то в нём есть человеческое.
— Какая у вас прекрасная работа! С утра придёшь — кто с кем? Тайная. Я обожаю это.
Возьмите меня к себе на работу! — ласковоласково попросилась я.
— Вы для нас — староваты, — отвечает ещё ласковей Горилла.
— Зато умная! — с лукавым кокетством говорю я.
— Вы от скромности не умрёте! — резонирует он.
— Конечно, я умру не иначе как от хохота, — говорю я.
— Ну, зачем вам умирать? — доверительносерьёзно произносит Горилла. — У вас двое детей! — а сам ощупывает взглядом Яшин портфель, стоящий на кухонном стуле. — Что там? Откройте!
Открывая портфель, вижу, в портфеле — книга, из белой бумаги: неужели что‑то забыли? Но он уже видит книгу — достаю и читаю:
— «Столп и утверждение истины». Павел Флоренский. Непонятно для народа. Для нас с вами. Это Яша читает. Пролетарская культура утверждает свои истины! И чтоб никто не мешал.
Горилла молчит. Показывая на кастрюлю:
— А что там? Плесень? А там что? На сковородке? Жареные мясные изделия. А здесь что?
— Передатчик для связи с другими мирами.
— Ну, зачем вы так, мы бы вас быстро засекли… Я «подружилась» с Гориллой — он у меня даже в туалет разрешения спрашивал, после того как его обыскал. Я разрешала, по слабости, видно. «Добреньким нельзя быть в наше время». А я оплошала — боялась — описались бы — тоже плохо.