Читать «Об одной беспредметной выставке» онлайн - страница 9

Начались спонтанные выступления людей, «рядовых зрителей», как назвал себя один человек. Что тут началось!

«Моё бессилье синее и чёрные возможности мои, — начал один человек белыми стихами, — во мне играют… И мне, создатель, Вы предъявили иск… как хохот, как усмешку, как рыдание.» Этот человек стихами описал несколько Яшиных картин, но я не запомнила всех строк, а только смысл, что в картинах борется свет со злом и что свет идёт и изнутри, извне.

Другой человек, красивый и величественный (он после этого выступления стал нашим другом — физик, Виталий Островский), начал своё выступление так: «Кто определил, что должен художник? Когда знаешь, о чём напишешь и как напишешь, — искусство кончается. Я понимаю, почему Виньковецкий не рисует предметы: Ведь предметы — это только видимость мира. А истина — за видимостью. Цвет живёт сам по себе, не как эмоция, а как мысль…»

Этого человека, наверно, уважали, а женщины любили, потому что сразу после него на сцене стали появляться женщины.

«Я чувствую себя в синей сфере, я внутри её… Можно сказать суть словами, но это всё равно, что ловить голой рукой шарик ртути… Хотя могу словами: — Нет! Нет! Ничего не будет нового ни в тот, ни в этот век… Художник подарил мне галактику!»

«Спасибо… Ваши картины, как единство с сердцем мира…!»

«Картины ваши — озон. После вашей выставки легче дышать. Хотелось бы прийти еще и еще раз, но куда? Браво!»

«…И никто не дал отпора крикунам…» — такие слова появились в статье газеты «Ленинградская правда» о выставке в молодёжном клубе «Каравелла». Статья называлась «Приятного тембра голосом» (эта газета у нас хранится в домашнем архиве): «Друзья и поклонники взахлёб расхваливали творения так называемого художника и недвусмысленно выражали свои п о л и т и ч е с к и е взгляды… Практика показывает, что там, где притупляется лекторское оружие, клубы превращаются в место встреч сомнительных ораторов, появляются новоявленные пророки, чтобы…» — и т. д. и т. п.. К Яше отнеслись уважительно:

— назвали пророком!

(Попробуй в Америке получить такой титул! И как в Америке заскучали мы без таких ярких эпитетов, и как набаловали нас своим пристальным вниманием в России.)

Уклонюсь в сторону, чтобы спросить: что поддерживало столь жёсткий и беспощадный государственный строй? Как говорил Лев Николаевич: «большинство человеческих поступков объясняется глупостью». Люди очень глупые, бессмысленные, и толпа «…для истины глуха и равнодушна, а баснями питается она…», — так говорят классики, но никто–никто о себе так не размышляет.

Через три дня Яшу вызвали в Смольный — в Отдел пропаганды и агитации среди комсомольцев, где «два товарища» — две молоденькие женщины, какие‑то секретари — специалистки по искусству, я забыла их фамилии, помню, что одну звали Нелля, беседовали с Яшей… о назначении искусства.

Они говорили, что «наше искусство, развивающееся на основах социалистического реализма, — важнейшее общественное явление, и главное его назначение — воспитание масс. Все выставки в молодёжных клубах должны проводиться под нашим пристальным вниманием… Вы не член Союза художников и вы не можете себя называть «художником».