Читать «После всего: Стихи 1920-1942 гг.» онлайн - страница 37

«Просыпались глухими ночами…»

Просыпались глухими ночами От далекого воя сирен. Зябли плечи и зубы стучали, Беспросветная тьма на дворе. Одевались, спешили, балдели И в безлюдье широких полей Волочили из теплой постели Перепуганных, сонных детей. Поднимались тропинками в гору, К башмакам налипала земля, А навстречу — холодным простором — Ледяные ночные поля. В темноте, на дороге пустынной, Зябко ежась, порой до утра, Подставляя озябшую спину Леденящим и острым ветрам… А вдали еле видимый город В непроглядную тьму погружен. Только острые башни собора Простирались в пустой небосклон. Как живая мольба о покое, О пощаде за чью-то вину. И часы металлическим боем Пробуравливали тишину. Да петух неожиданно-звонко Принимался кричать второпях. А в руке ледяная ручонка Выдавала усталость и страх… …Так — навеки: дорога пустая, Чернота неоглядных полей, Авионов пчелиная стая И озябшие руки детей.

1941, январь Париж (Из сборника «После всего», 1949)

«Умеренный, твердый, железный…»

Под снегом холодной России, Под знойным песком пирамид…

М.Ю. Лермонтов

Умеренный, твердый, железный, Презревший лишенья и страх, Взлетающий в звездные бездны, Ныряющий в темных морях, Еще — победитель-удачник — («Куда только мы ни зашли!») Немецкий мечтательный мальчик Гуляет но карте земли. Он так подкупающе молод, Так бодро шагает вперед, Неся разоренье и голод Повсюду, Куда ни придет. Его на бульварах Парижа Так радует каждый пустяк: Он губы застенчиво лижет, Косясь на французский коньяк. У пестрых витрин магазинов Часами стоит, не идет, Совсем по-ребячьи разинув Свой красный, смеющийся рот. А завтра, послушный приказу, С винтовкой на твердом плече Пойдет… и не бросит ни разу Простого вопроса: «Зачем?» Зачем ему русские вьюги? Разрушенные города? На севере или на юге — Везде — непременно — всегда? Зачем ему гибнуть и драться Среди разрушений и бед, Когда за плечами лишь двадцать Восторгом обманутых лет? Неужто такая отрада — Недолгих побед торжество? Ведь запах смолы из Шварцвальда Уже не коснется его. И над безымянной могилой Уже не поплачет никто. Далекий, обманутый, милый… За что?

1942, 18 января