Читать «Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности» онлайн - страница 159

Сегодня (к печали или к счастью – оценочные категории, не имеющие отношения к философии действительности) с классикой почти все ясно, она проштудирована и прокомментирована, каждый экспонат сопровожден бирочкой. Найдут скрупулезные историки культуры еще одно неизвестное произведение Пушкина или не найдут – общий глянцево-хрестоматийный портрет поэта ни на йоту не изменится. Пушкин удобен своей статичностью и возможностью его спекулятивного использования на все случаи жизни. Но вот сама жизнь не желает соответствовать пушкинской мысли. Реальность – это когда привычные декорации скрывают бесконечное множество неизвестных. Легче всего к этим неизвестным подобрать эпиграф из классика. Но для объяснения современного мира, структурированного по ролевым моделям, ролевая модель «Пушкин – наше все» тупикова, а вот ролевая модель «успешный менеджер» убедительна.

Где себя искать?!

Иным обстоятельством, затрудняющим проникновение классики в демократические глубины и дали общества, является несовпадение стандартов качества. Почти бесспорный тезис: стандарты качества культуры и искусства во многом определяются потребителем. Пушкинская поэзия при всей ее народности была ориентирована на очень узкий круг людей (достаточно вспомнить элитарные тиражи произведений поэта в XIX веке). Сейчас потребителем искусства является почти каждый человек, который независимо от образования и квалификации может высказать свою точку зрения в Интернете, вступить в обсуждение любой проблемы. Современные писатель, режиссер, исполнитель приспосабливаются к потребителю. Для классики подобный шаг затруднителен.

Потребитель-реципиент ожидает от художника, который в свою очередь является потребителем социальной мифологии, текстов, адекватных некоей конструкции мира, питающей ролевыми образами потребителя-реципиента и так далее. Круг постоянно замыкается. Каждый получает по своим духовным и эстетическим потребностям. Кто-то отыскивает себя в блокбастерах и песнях о любовной печали. Иные любят произведения, по которым ходят медведи в обнимку с заливной севрюгой, а в руинах воспоминаний бурно цветут сорняки стереотипов: «баня, водка, гармонь и лосось». Другие следят за спорами постмодернистов, выясняющих, кто из них больший «калоед». К этим процессам нельзя относиться оценочно. Вариантов выбора здесь немного. Можно скрыться за высоким авторитетом Пушкина и с его пьедестала обрушиться на действительность с испепеляющим негодованием или, ужаснувшись, успокоиться, приняв на веру следующую формулу: реальность – она такая, как есть, и если хочешь что-то сделать, надо с этим считаться.

Человек не хочет разделять идеи, сфабрикованные из провокаций, человек боязлив: ему чужды громкие формулы атеистического чекана, ему необходимо хоть в чем-то утвердиться, успеть соотнести свою реальность с высокими смыслами, пока реальность не омертвела. Но он не в состоянии преодолеть общественные обстоятельства и стихийность бытия, одной только силою мечты быть нравственно цельным и духовно чистым. Идеология мира иронии, недоверия и неустойчивости без спросу внедряется в его быт, жизнь, мысль и надежду.