Читать «Голый конунг. Норманнизм как диагноз» онлайн - страница 158

Муравьева. Взять, например, источники, «без которых, – как отмечал Ломоносов в 1753 г. – отнюдь ничего в истории предприять невозможно»: Тит Ливий, Корнелий Непот, Плиний Старший Гай Секунд, Квинт Курций Руф, Тацит Публий Корнелий, Солин Гай Юлий, Спартиан Элий. А постраничные ссылки Ломоносова на этих авторов Муравьев, чтобы себя не утруждать, может узнать по «Указателю личных имен» того же тома.

К тому же студенту истфака по курсу «Историография отечественной истории» хорошо известно, что название «русские» Ломоносов выводил от роксолан, имя которых могло звучать, по его справедливому предположению, как «россоланы», т. е. «россы» и «аланы» (но при этом иранское племя роксолан наш гений ошибочно считал славянским).

А вот версию, «что россияне так называются оттого, что рассеяны по миру», проводил Синопсис, а за ним норманнист Г.З. Байер. И норманнист Г.Ф. Миллер весной 1750 г. оспаривал, в ходе обсуждения своей речи «Происхождение народа и имени российского», мнение Ломоносова о роксоланах как русских, убеждал его и других членов Чрезвычайного собрания в том, что «в нашем веке укрепилась этимология имени руссы от рассеяние». С годами, по мере знакомства с источниками, он откажется и от норманнизма, и от этой этимологии и в 1773 г. скажет, что нет «нужды прибегать к прежним произвождениям онаго от некоего князя Русса, от россыпания, от русых волос, скудость каковых доводов каждому разумному человеку приметна».

Каждому разумному человеку также известно, что Ломоносов не мог «ругаться» с Байером потому, что тот умер в 1738 г. в Санкт-Петербурге, когда Михаилу было всего 17 лет и он жил еще на своем дорогом Курострове, что на Северной Двине, напротив Холмогор.

Само же незнайство Муравьевым элементарных вещей проистекает не только, о чем я уже говорил в адрес норманнистов в 2010 г., «из-за пренебрежения к истинному научному труду, очень затратному по времени, а также из-за лености ума и самодовольства («Все и так ясно!»)», но и из-за его неисторического образования: он есть выпускник кафедры классической филологии филфака МГУ. Филолог – хорошая, конечно, специальность, но она ведь не история России и не отечественная историография. А человек, их не ведающий совершенно, но берущийся рассуждать в них «как-то-и-чего-тотам-вед», – это очень большое несчастье для науки и общества.

Вот такая у нас норманнистская наука, в которой филологи защищают кандидатские диссертации по истории и становятся «религиоведами» (и потому, как ни то ни се, оказываются на обочине науки). А археологи занимаются лингвистикой и считают себя наипервейшими «ведами» по источникам и истории. При этом строго-настрого запрещая историкам, раз они в раскопках не участвуют, трогать варяжский вопрос, ибо только они знают, как его трактовать.

Но вопрос этот вполне обеспечен, как уже говорилось, письменными источниками, которых достаточно, чтобы спокойно решить его без археологии и лингвистики. В связи с чем они могут играть только вспомогательную роль. Причем ровно такую, какую им отведут именно историки. Потому как варяго-русский вопрос – это вопрос чисто исторический, и он должен решаться на основе исторических источников и историческими методами.