Читать «Музыка и тишина» онлайн - страница 229
Роуз Тремейн
Король медленно потягивает воду из деревянной кружки. Он смотрит на руки крестьянина цвета кости, которые высовываются из рукавов вязаной куртки с таким количеством дыр, что можно подумать, будто под шерстью до сих пор копошатся мыши.
— Скажи мне, — говорит Король, — как твоя жена оказалась в тюрьме.
Крестьянин показывает на свою постель, которая представляет собой не что иное, как ворох соломы, и его снова разбирает иссушающий легкие смех.
— Простыни! — говорит он, хохоча. — Она украла простыни из прачечной Герра Кьядегаарда! Ох, но не затем, чтобы продать, Сир, не выгоды ради, а чтобы узнать, каково оно спать между ними!
Король серьезно кивает, а тело крестьянина между тем сотрясается в конвульсиях удушающего кашля.
Кристиан дергает Питера Клэра за рукав и просит сыграть что-нибудь «тихое и нежное для этого страдальца». Тот в привычной позе склоняется над лютней и начинает медленную павану; крестьянин, в чьей жизни нет иной музыки кроме птичьего пения, с благоговением останавливает на нем взгляд и скрещивает руки на груди, будто опасаясь, что сердце его может выскочить через ребра.
Когда музыка затихает, Король встает, а крестьянин, кашель которого утих от звуков паваны, падает на колени и целует протянутую руку Короля в лайковой перчатке.
— Те предметы, что выставлены для продажи на твоем ящике, — говорит Король Кристиан, — ты мне их продашь?
На лице крестьянина вновь появляется улыбка, угрожающая перейти в смех.
— Какая надобность Вашему Величеству в старом колесе и куске веревки?
— Что ж, давай посмотрим. Колесо, чтобы напоминать мне о моей судьбе. Веревка, чтобы измерять мой рост и толщину, проверять, вырос ли я в моем королевстве или начал клониться к земле.
— Ха-ха! Отличная история, Сир.
— Ты мне не веришь?
— Верю, Ваше Величество. Но только потому, что знаю, какие причуды иногда приходят в голову. Моя жена собиралась вернуть простыни, проспав между ними одну ночь, но судьи ей не поверили. А им следовало бы поверить, и тогда она не оказалась бы в тюрьме и не бросила свою кошку.
Теперь Королю пришел черед улыбнуться.
— Как ее имя? — спрашивает он.
— Фредрика Мандерс. Всю жизнь она спала на соломе и не жаловалась, да и сейчас по-прежнему спит на соломе в своей башне в Копенгагене, вот, правда, не могу сказать, жалуется или нет, как не знаю, жива ли она.
Король кладет в руки Мандерса кошелек и объявляет, что его жену, если она действительно еще жива, простят и отошлют обратно, к ее репе. Прежде чем Мандерс успевает пробормотать слова благодарности, Кристиан и его сопровождающие выходят на яркий свет мартовского утра, и улыбающийся крестьянин видит, как они берут колесо, метлу, разбитый горшок, каменный пестик и обрывок веревки, кладут все это в карету и уезжают.
Той ночью в трактире, где в комнатах стоит конский запах, который Король находит весьма приятным, когда все, кроме него самого, Питера Клэра и трактирщика, уже отправились спать, Кристиан, сидя перед камином, вертит в своих широких руках каменный пестик. Он пил пять часов подряд.