Читать «Насмешник» онлайн - страница 44

Еще я обычно ездил к своей бабке со стороны Рабанов в аббатство в Бишопс-Халл. У нее я гостил тоже с удовольствием; там тоже была конюшня, пахнувшая, как в Мидсомер-Нортоне, а еще абрикосы и фиги, дозревавшие на стенах, предметы ручной работы, привезенные из Индии. У двоюродного деда были длинная седая борода и низкий голос, что должно было производить на меня впечатление; двоюродные тетки были существа компанейские и добрые, двоюродный дядя казался мне чудаком (он восемь лет потратил на то, чтобы закончить Кембридж, пока наконец, после многих неудачных попыток, не получил диплом пастора, а там и приличный приход). Но это семейство и их дом никогда так не пленяли мое воображение.

Мои тетки Во отличались тем, что все приобретенные ими вещи имели свою присущую им особенность и были в своем роде непростыми. Как надменно сказал Маколей о Строберри-Хилл: «Была целая история со шнурком от дверного звонка». Тетушка Элси в последние годы жизни стала тайком раздавать эти вещи (на которые не имела законного права) разным друзьям и родственникам, испытывая явное злорадное удовлетворение, что они не попадут тем, кто не сможет их оценить в полной мере.

Среди этих вещей не было ничего особенно дорогого, но все они принадлежали прошлому столетию, чем, как я уже тогда инстинктивно чувствовал, превосходили то, что имелось у меня. Большая часть мебели в доме была старой, но среди сверкающих новых вещей это не так бросалось в глаза, как в Мидсомер-Нортоне. Одно мошенничество, которое я своим подсознательным детским чувством ощутил, было связано с копией серебряного сосуда, найденного в Лейк-Вилледж в Гластонбери. Уникальный сосуд, сказали мне, сделан специально для моего деда доктором Буллидом, археологом, который проводил раскопки в том месте. Изысканной формы сосуд, но позже я узнал, что их во множестве делал серебряных дел мастер в Тонтоне. Тетки, как я думаю, в конце концов стали считать его подлинником, во всяком случае, чем-то имеющим огромную ценность. Выходя из дому, они запирали его в небольшом, обычно стоявшем пустым, несгораемом шкафу в курительной комнате.

Это не был ни Ринишоу, ни Ноул, а обыкновенный дом преуспевающего сельского врача викторианской эпохи. Но детской душе нет дела до цен в аукционном зале, ей не требуются огромные апартаменты, чтобы развиваться. Bric-à-brac на полках в застекленных шкафах, шеффилдский фарфор, фамильные портреты кисти неизвестных живописцев — все это способствовало развитию моего детского эстетического чувства ничуть не меньше, чем это могло бы сделать всемирно известное собрание произведений искусства, и узкие коридоры открывались передо мной, словно старинные галереи. Уверен, я любил дом моих теток потому, что меня инстинктивно влекло к особому его духу, который я теперь определяю как дух середины викторианской эпохи, а вовсе не потому, как, возможно, заявили бы психологи, что тот период ныне привлекает меня тем, что напоминает о тетках.