Читать «Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера» онлайн - страница 371

Она с таким отчаянием сделала несколько шагов, что Гийом подумал, не сошла ли она на самом деле с ума. Он протянул к ней руки и окликнул, пытаясь ее остановить.

— Мадлена, Мадлена, — говорил он умоляюще.

Но она не слушала его. Подойдя к стене напротив камина, она продолжала:

— Нет, я не хочу думать, потому что то, что я думаю, — ужасно, а думаю я вслух… Я все узнала здесь.

Подняв голову, она разглядывала стену, перед которой стояла. Появление Жака — человека, один вид которого волновал ее до глубины души, — произвело в ней физическое и моральное потрясение; это потрясение шло, нарастая; теперь оно довело ее до неистовства, до своеобразной галлюцинации. Молодая женщина, забывая о присутствии мужа, разгоряченная воспоминаниями, вообразила, будто она перенеслась в былые дни; лихорадочное состояние нарушило ее обычное душевное равновесие; все окружавшие ее предметы, как бы ничтожны они ни были, вызывали в ней мучительные, нестерпимые ощущения, возбуждая ее до такой степени, что каждое новое впечатление исторгало из нее слова и крики. Она заново переживала проведенные здесь с Жаком часы, и, вопреки воле, переживала их вслух, словно находилась одна.

Огонь, пылая, бросал на стены красноватые отсветы. Только тень сидевшего на краю стола Гийома поднималась до самого потолка, черпая, громадная; все прочее, малейшие уголки в комнате были ярко освещены. Белела полуоткрытая постель; на спинки стульев легли нити света, на их блестящих плоскостях плясали жаркие отблески пламени; резко выделялись картины; красные и желтые одежды Пирама и Тисбы обозначились на раскрашенной бумаге, как брызги золота и крови; часы дутого стекла — хрупкий замок казался иллюминованным от погребов до чердака, словно населявшие его куклы устроили у себя роскошный праздник.

И в этом колеблющемся свете, задевая за мебель коричневым дорожным платьем, с матово-бледным лицом и огненно-рыжими волосами, пошатываясь, ходила вдоль стен Мадлена. Она рассматривала одну за другой картины, повествовавшие о несчастной любви Пирама и Тисбы.

— Их тут должно быть восемь, — говорила она, — мы пересчитали их с Жаком. Я становилась на стул и читала ему подписи. Он находил эту историю глупой, смеялся над ошибками во французском языке и над нелепыми оборотами. Помню, я рассердилась, зачем он смеется. Мне нравилась эта трогательная любовь, полная наивного очарования… Ах, вот она, та каменная ограда, что разделяла влюбленных, — сквозь ее щели они поверяли друг другу свои нежные чувства. Разве не прелесть — эта растрескавшаяся стена, это препятствие, бессильное разлучить два любящих сердца!.. А дальше идет ужасная развязка! Вот гравюра, где Тисба находит Пирама утопающим в крови; юноша подумал, что его возлюбленная растерзана львицей; он закололся кинжалом, и Тисба, увидав его бездыханным, убивает себя и бросается на его труп, чтобы умереть… Я желала бы умереть, как она… А Жаку было смешно. «Если б ты увидел меня мертвой, — спрашивала я, — что бы ты сделал?» Он взял меня на руки, поцеловал, расхохотался и ответил: «Я расцеловал бы тебя вот так, в губы, и воскресил бы тебя».