Читать «Психософический трактат» онлайн - страница 85

6.3123 Но даже если эта трудность была бы преодолена (через дискредитацию значения моей схемы мира, которое проявляется мною благодаря моему значению моей схемы меня в этом производном суждении [контакт моей схемы мира и моей схемы меня]), как быть, если, например, мое значение [моя схема меня], которое ответственно за исходное суждение, никогда не имело «визирующих» высказываний [компиляция означающих] в моей лингвистической картине мира, а потому даже если и осуществлялось мною [контакт моей схемы мира и моей схемы меня], то означалось [высказывание] как-то иначе, или же и вовсе не было еще апробировано на опыте в силу того, что противоречащее ему производное суждение было апробировано на опыте [контакт моей схемы мира и моей схемы меня] прежде исходного суждения? Здесь я оказываюсь в ситуации «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Разумеется, надеяться на собственную «сообразительность» в данном случае мне не приходится.

6.313 Означающие [слова или другие знаки, их заменяющие] приходят ко мне извне, но, разумеется, я сам произвожу означивание.

Однако, как я могу означить то, что не существует [мнимо-означающие], если мне не представят его другие [существа, способные воспринять знак как означающее], сообразуясь с моими форпостами веры?

Таким образом, именно другим [существам, способным воспринять знак как означающее] я обязан противоречиями континуума своего существования.

6.3131 Понятно, что высказывания другого [существа, способного воспринять знак как означающее] способны влиять на меня [мою лингвистическую картину мира], хотя понятно и то, что влияние это будет не прямым, но опосредованным совокупностью принятых мною условностей, т. е. по сути, моим собственным «произведением».

Однако, это влияние возможно лишь до тех пор, пока я не осознаю фиктивности знака и невозможности как содержательной, так и предметно-содержательной коммуникации.

6.3132 Если же я осознаю фиктивность знака и невозможность как содержательной, так и предметно-содержательной коммуникации, то высказывания другого [существа, способного воспринять мои знаки как означающие] лишаются всякой возможности воздействия на меня [мою лингвистическую картину мира] (даже если и допустить, что такая возможность действительно существовала).

При этом высказывания другого [существа, способного воспринять знак как означающее], если принять, что ничего из того, что он мне скажет [высказывания], не может быть мною «понятно», оказываются для меня неопровержимым и шокирующим свидетельством его «инобытия», т. е. его замкнутости в самом себе, его полной «интактности» для меня.

Так мне предстоит испытать пугающий миг «одиночества», причем, «одиночества» большего, нежели «одиночества» как такового (т. е. в смысле «быть одному»), или же того «одиночества», которое я испытываю, «думая» [моя лингвистическая картина мира, высказывания], что «меня не понимают».

Однако, разве же не будет для меня опыт [контакт моей схемы мира и моей схемы меня, суждение] этого «одиночества» целительным: осознать степень своего заблуждения относительно возможности выйти за пределы своей замкнутости, степень заблуждения другого, наше абсолютное «одиночество» в нас самих и наше столь же абсолютное «родство», открывающееся этой ошибкой?