Читать «Женщина, вечная девочка... (сборник)» онлайн - страница 14

Римма Федоровна Казакова

«Женщина картошку продает…»

Женщина картошку продает.

Скромная, нехитрая забота.

Что мелка картошка, злится кто-то.

Говорит: – Что делать? Недород…

Рукавицы грязные на ней,

фартук ржой и сыростью изгложен,

а лицо от этого моложе,

и глаза красивей и синей.

Глянула спокойно и светло,

проследила – тоже вроде малость, –

чтобы гниль какая не попалась

и в мои каких-то три кило…

В овощном отделе день-деньской

женщина картошкою торгует.

Кто-то мандарины атакует,

финики… А здесь – весь род людской!

С ней бывает грубоват народ.

Может быть, была б она счастливей

при лимонах и при черносливе…

Но она картошку продает.

С благородной тяжестью своей

выхожу в морозный день погожий.

Улыбаюсь: чем-то мы похожи,

хоть об этом неизвестно ей.

Не изыск – и вы, мои дела.

Кто-то скажет: пахнет ширпотребом…

Я скажу: картошкою и хлебом

жизнь всегда незыблема была.

И уж если человек не слеп,

то, что он берет с моей ладошки,

это – наподобие картошки,

это просто, как обычный хлеб.

Музыка работы, скрип весов…

Музыка движений односложных,

осторожных, нужных, неоплошных,

музыка дыханий, голосов…

И во мне безудержно поет

музыка – такая же по сути!

Кто – осудит, ну а кто – рассудит:

женщина картошку продает.

Гомер

И. Кашежевой

Не важно, что Гомер был слеп.

А может, так и проще…

Когда стихи уже – как хлеб,

они вкусней на ощупь.

Когда строка в руке – как вещь,

а не туманный символ…

Гомер был слеп, и был он весь –

в словах произносимых.

В них все деянию равно.

В них нет игры и фальши.

В них то, что – там, давным-давно,

и то, что будет дальше.

Слепцу орали: – Замолчи! —

Но, не тупясь, не старясь,

стихи ломались, как мечи,

и все-таки остались.

Они пришли издалека,

шагнув из утра в утро,

позелененные слегка,

как бронзовая утварь.

Они – страннейшая из мер,

что в мир несем собою…

Гомер был слеп, и он умел

любить слепой любовью.

И мир, который он любил

чутьем неистребимым,

не черным был, не белым был,

а просто был любимым.

А в уши грохот войн гремел,

и ветер смерти веял…

Но слепо утверждал Гомер

тот мир, в который верил.

…И мы, задорные певцы

любви, добра и веры,

порой такие же слепцы,

хотя и не Гомеры.

А жизнь сурова и трезва,

и – не переиначить!

Куда вы ломитесь, слова,

из глубины незрячей?

Из бездны белого листа,

из чистой, серебристой, –

юродивые, босота,

слепые бандуристы…