Читать «Еще жива» онлайн - страница 128

Алекс Адамс

Теперь я существо с тремя пульсами: своим собственным, моего ребенка и его отца. Все три бьются ровным ритмом в моей душе. Если бы он был мертв, я бы чувствовала пустоту в своем сердце.

Я должна идти.

Тогда

Война не столько завершается, сколько просто сходит на нет.

Наши мужчины и женщины возвращаются домой, где их ожидает забвение. Никто не встречает их на пристанях и в аэропортах, за исключением немногочисленных журналистов, задающих вопросы, ответы на которые им неинтересны — они бы предпочли быть дома, в обществе тех, кто еще остался в их умирающих семействах.

Один из них, тот, что понаглее, сует микрофон под нос кашляющему капралу, который выглядит таким юнцом, что у него, наверное, еще и волосы не выросли вокруг члена.

— Вы рады возвращению?

Солдат останавливается. Он слишком худ, слишком устал и измотан войной, чтобы соблюдать правила хорошего тона.

— Рад?

— Что вернулись домой.

— Вся моя родня мертва, черт возьми. Какая тут радость может быть, по-вашему?

— Как…

— Я просто хочу чизбургер, мать его.

— Как вы полагаете, мы победим?

Капрал кидается на него, хватая за горло, и они оба валятся на землю.

— Я… просто… хочу… чертов… чизбургер!

Каждое слово он подчеркивает ударом головы журналиста о бетон. Осколки костей черепа валятся в расползающуюся лужу крови.

Никто не пытается его остановить. Никто ничего не говорит ему, только кто-то бормочет:

— Кто-то сказал «чизбургер»? Я убью за чизбургер.

Кто-то нервно хохочет.

— По-моему, он только что это и сделал.

Мы смотрим это в теленовостях, прерывающих «Звездные войны» как раз в тот момент, когда Люк Скайуокер вот-вот узнает, что Дарт Вейдер — его отец. Когда возобновляется обычная программа, фильм уже закончился, а мы продолжаем пялиться в экран. Двадцать с чем-то человек, но никто из нас даже не шелохнется, даже обертка шоколадного батончика не зашелестит.

Погодная война закончилась, и нас стало на триста миллионов меньше. Возможно, больше. Возможно, к тому времени, когда ускачет «конь белый», не останется никого.

Отчаяние сжимает нас в своих равнодушных объятиях.

Надежда — только слово в старых словарях.

Сидя на крыше, мы с Ником наблюдаем наступление ночи, несущей на шлейфе своего платья мириады звезд. Отсюда мир кажется почти нормальным. Только необычное отсутствие автомобилей, буксующих на покрытых льдом улицах, обращает на себя внимание, заставляя сказать самому себе: мир не в порядке.

— Вы и вправду не боитесь высоты? — спрашивает он.

— Нет, высота меня не беспокоит. Мне до сих пор не приходилось падать, поэтому нет причин для страха.

Он кивает.

— Разумное отношение. Высота пугала многих моих пациентов. Как и открытые пространства. И я все время встречал людей, боящихся жизни. Мне хотелось встряхнуть их, объяснить, что этот день — единственное, что они гарантированно имеют.