Читать «Тропою архаров» онлайн - страница 71

Зимой Алай спит. Под ярким безоблачным небом засыпанные снегом стоят безжизненные хребты. От вершин, уходящих далеко в небо, до подножий склонов все одето снежным покрывалом. Долина также погребена под сугробами, над которыми только кое-где поднимаются одинокие, обтрепанные ветром метелки сухих высоких злаков. Все бело, все неподвижно, только глаза ломит от нестерпимого солнечного света, отраженного снегами.

Часто вверх по долине начинает дуть ветер, над холмами курится поземка, и длинные белые вуали появляются над сугробами. Они поднимаются все выше и выше, и, наконец, все исчезает в белом крутящемся вихре: дороги, хребты, небо.

Буран… Невесело здесь в буран вдалеке от жилья.

Зимой Алай спит. Спят и его дикие обитатели. В глубоких норах уснули сурки, не видно мелких грызунов, проложивших бесконечные лабиринты своих ходов под снегом.

От перевала Тау-Мурун в восточном конце долины до Сарык-Могола – реки, текущей в средней части долины, на белой поверхности снега нет следов. Здесь не ходят стада, из-под глубокого снега не выкопает себе корма ни лошадь, ни кутас. Поэтому зимой здесь почти никто не живет.

Только вдоль Сарык-Могола, по южным склонам Алайского хребта, где даже в зимние морозы яркое высокогорное солнце нередко сгоняет сугробы, да по холмистым наносам старых морен, где ветер сдувает снег, пасутся стада и зимой. Здесь даже в многоснежном Алае зимой могут кормиться кутас и баран; на зимних пастбищах и тебенькуют (пасутся зимой) стада таджикских колхозов.

Тут между крупных холмов-чукуров и по склонам гор зимой курятся дымки над овчарнями и жилыми домами. Виднеются конюшни и жилые постройки, высятся стога сена, запасы дров и кизяка, обеспечивающие тепло и корм в зимнюю стужу. В хорошую погоду и зимой по склонам двигаются стада, и зимой заметно оживление на дорогах и тропах. А ниже в долине до самого Дараут-Кургана, где кончается Алай, лежат нетронутые снега.

Скованный морозом, засыпанный снегом, спит всю зиму Алай.

Но вот становится теплее, приближается весна. По крутым склонам Алайского хребта тает снег, и в буром цвете прошлогодней травы, выходящей из-под снега, появляется зеленый оттенок. Весенние воды в долине затопили понижения, а на холмике из обвалившейся за зиму норы выглянул первый исхудалый и заспанный сурок.

Солнце преет сильнее, и вот зазеленела вся долина. Но Алай все еще пустынен. Ведь высокие перевалы в Алайском и Заалайском хребтах лежат под снегом.

В Фергане, в жарком Узбекистане, уже начинается горячий май, поспевает клубника и черешня, а глубокие снега на перевалах ледяными замками запирают дороги.

Но внизу, далеко от Алая, в отдаленных колхозах идут спешные сборы. И вот еще не лопнули снежные пробки на перевалах, а по всем дорогам к Алаю сплошной живой лентой потянулись стада.

И как только бравые дорожники при деятельной помощи солнца пробивают первую дорогу через Талдык (перевал в Алайском хребте), сплошная живая лавина затопляет Памирский тракт.

От Оша до Чигирчика и от Чигирчика до Талдыка на протяжении почти двухсот километров, поднимая тучи пыли, отара за отарой, топоча десятками тысяч копыт, идут стада баранов. Кричат и скачут пастухи, ржут конские табуны, ревут ишаки. Напрасно отчаянно гудят и дико ругаются, стоя на подножках своих едва ползущих машин, шоферы, на чем свет стоит понося и пастухов и баранов, – их истошный хриплый крик и неистовое гуденье бесполезны. Живая лавина затопила дороги, и ничто не действует ни на стада, ни на чабанов.