Читать «Тропою архаров» онлайн - страница 4

Кирилл Владимирович Станюкович

К вечеру Иван Иванович исчезал и вскоре являлся уже совсем в другом настроении. Вечерами он был весел, пел песни, притопывал и уговаривал меня выпить. Потом он опять уходил и приходил поздно.

А мне все еще было очень плохо. К врачу я по глупости не шел, так как был уверен, что живот болит у меня после приступа малярии.

Я лежал и думал – чем это кончится и почему мне так не везет. Еще я думал, что человек, который был в Сингапуре, вероятно, никогда бы не посмотрел на такую пустяковую болезнь, а уже давно был бы в Благовещенке.

Наконец, подводы пришли, и мы погрузили все вещи, сели и поехали. Нужно отдать справедливость Ивану Ивановичу – он, хотя и был отчаянным ругателем, но ничего грузить на возы мне не дал, а все погрузил сам, сам покрыл брезентом, сам завязал. Возчиков он при этом обругал и не раз, а меня отпихивал в сторону, говоря: «Не лезь, не лезь, без тебя сделают, а то у тебя какая-нибудь кишка лопнет, а мне отвечать».

Выехали мы еще до света. Широкие равнины, покрытые однообразной серой полынью, простирались и вправо и влево, а дорога была широкая, широкая, какие бывают в степях и пустынях.

Мы ехали целый день то шагом, то рысью, и чем дальше, тем мне было хуже. Сначала я смотрел, видел кобчиков, кружившихся в небе, и широкое жерло глубокого колодца, в который недавно свалился верблюд. Отверстие колодца было ничем не огорожено. Но потом мне стало настолько погано, что все окружающее перестало меня интересовать. Я лежал и был занят только тем, что удерживался от стонов.

А когда мы приехали, я вовсе закостенел, и меня сняли с воза почти негнущейся раскорякой.

Вечер был мало приятен, ночь – тоже, мне было очень больно, и Вася сидел со мной рядом. У него было довольно угрюмое выражение лица, но как только я к нему обращался, он сразу принимал самый беспечный вид.

Я заснул на рассвете, совершенно больной, когда стали видны пирамидальные тополя за окном и начали ворковать горлицы. И проснулся среди дня с ощущением радости земного бытия. Вторично вызванный доктор (так именовался здесь старик фельдшер) высказал по поводу моего выздоровления крайне бурную радость. Да и было от чего!

Оказывается, вчера вечером этот фельдшер, осмотрев меня, имел уже, как водится, за дверью разговор с Васькой:

– Ну, что?

– Плохо.

– Что плохо?

– Аппендицит, почти перитонит.

– Что же делать?

– Что делать! Оперировать надо! Да некому и негде. А везти нельзя. Он лопнет по дороге.

– Что же делать?

– Ну, подождем немного.

– А если ждать будет нельзя?

– Ну, тогда мы будем оперировать!

– То есть кто же это мы?

– Да кто же, кроме нас, – вы и я и будем оперировать.

– Я буду оперировать? Так ведь я об этом понятия не имею. А вы-то умеете?

– Да мне тоже оперировать еще не приходилось, но книга такая у меня есть, где все написано.

На радостях, фельдшера, твердо заверившего, что теперь все в порядке, Васька стал именовать профессором и тут же сбегал ему за водкой, чему тот, как ни удивительно, не был особенно рад. Но водку выпил и, дав много советов, отбыл восвояси. А Васька, забрав мелкокалиберку, отправился добывать рекомендованное мне профессором мясо горлиц для бульона. Не прошло и нескольких минут, как я услышал тихий выстрел и громкую ругань хозяйки, возле дома которой была подстрелена горлица.