Читать «Любовь Психеи и Купидона» онлайн - страница 7

Размышления четырех наших друзей кончились вместе с их обедом. Они вернулись во дворец и осмотрели его убранство, которое я не стану здесь описывать, ибо оно одно составило бы целый, том. Среди прочих красот их внимание особенно привлекли постель короля, гобелены и кресла в королевском кабинете. Стены здесь обтянуты китайской тканью, рисунок которой заключает в себе всю религию этой страны. Так как поблизости не оказалось брамина, наши друзья ничего во всем этом не поняли.

Из дворца они проследовали в сады и попросили провожатого оставить их одних в гроте, пока не спадет жара; они велели принести им стулья; их пропуска были подписаны столь влиятельным лицом, что всякое их желание исполнялось; дошло до того, что, дабы сделать место, где они находились, более прохладным, приказано было пустить там фонтаны. Грот этот устроен так: он имеет у входа три аркады и соответственно три решетчатые двери. Посреди одной из аркад находится изображение солнца, лучи которого служат затворами для дверей. Трудно придумать нечто более изящное и искусное. А наверху, над аркадами, красуются три барельефа.

На первом — светлый бог у самых врат заката. Лучи, которыми и пышно и богато Врата раскрашены — как сноп блестящих стрел, Ваятель мастерски изобразить сумел. По сторонам плывут Амуры на дельфинах. Они, резвясь, шаля на их широких спинах, К Фетиде божеству прокладывают путь, Чтоб гостю милому скорее отдохнуть. Зефиры стаями над волнами порхают, То появляются Тритоны, то ныряют. Такие чудеса скрывает этот грот, Что кругом голова у всякого пойдет. В нем украшения — какая радость взорам! — Заставят первенство признать то за скульптором, То за искусником, что воссоздать здесь мог Всё, чем прославился морских богов чертог. На сводах и полу мозаика цветная: Те камешки, что нам дарит волна морская, И те, что прячутся в глубоких недрах гор, Пестро сплетаются в диковинный узор. На каждой из шести больших опор — по маске И страшной и смешной, как чудище из сказки. Какой-то странною изваяны мечтой, Над нишею они застыли чередой, А в нише с двух сторон, выпячивая губы, Сирена и тритон победно дуют в трубы, Чтоб дальше удалось пустить усилью их Струю воды из труб — из раковин витых. У маски изо рта с журчанием потока Вода течет в бассейн, поставленный высоко, И в нижний падает, уже как пелена, И из него бежит, прозрачна и ясна. Она звенит, поет, и ровен блеск зеркальный, И эта пелена нам кажется хрустальной, И наш восторг из ста восторгов состоит. Когда же нет воды, когда фонтан закрыт, Коралл и перламутр, ракушки, сталактиты, Окаменелости, что струями омыты, И так причудливо сверкают и горят, Становятся еще пленительней на взгляд. Под аркой в глубине таинственного грота Мы видим мраморы искуснейшей работы. Там гений этих скал, над урною склонен, В убежище своем вкушает долгий сон. Из урны бьет поток, и под уклон стекая, Весь этот грот поит волна его живая. Лишь в малой степени мой стих передает Все то, чем славится дворец журчащих вод, А прочих совершенств он, жалкий, не изложит. Но ты, чья благодать мой дух усилить может, Бог света и стихов, Феб, окрыли меня, Ведь о тебе сейчас хочу поведать я. Как солнце, утомясь, конец пути завидя, Для отдыха от дел спускается к Фетиде, Так и Людовик наш приходит в этот грот, Чтоб сбросить хоть на миг тяжелый груз забот. Когда б мой слабый дар был этого достоин, Король предстал бы здесь как победитель-воин: Чужие племена у ног его лежат; Он мечет молнии — враги его дрожат. Но пусть в других стихах, у музы величавой Людовик, бог войны, гремит победной славой, Пусть ею весь Парнас священный потрясен — Мной будет он воспет, как светлый Аполлон. Феб отдыхает здесь, под сводами пещеры, У нереид. Они — как юные Венеры. Но прелесть этих нимф, не доходя сейчас До сердца Фебова, чарует только глаз. Фетиду любит он. Куда им до Фетиды! Ухаживать за ним стремятся нереиды: Вот на руку ему Дорида льет струю, И чашу Клелия подставила свою. Дельфира подошла омыть ему колена, И с вазой расписной за ней стоит Климена. Она вздыхает, ждет, но равнодушен бог. Один зефир — увы! — подхватит этот вздох. Порою вспыхнет вдруг лицо ее тревожно (Насколько покраснеть для статуи возможно). Я, правда, не скульптор, но тщусь по мере сил, Чтоб мой читатель все в уме вообразил. Да, на прелестниц Феб глядит невозмутимо. Душа его полна единственной, любимой. Он жаждет одного: забывши обо всем — О власти, о делах — остаться с ней вдвоем. Достойно описать чей стих имел бы право Изящество его осанки величавой, Столь удивительной и непостижной нам, Что мы издревле ей курили фимиам? И кони Фебовы здесь отдых свой вкушают. Амброзию они, усталые, вдыхают: Их дышащих ноздрей мы ощущаем дрожь — Да, совершеннее искусства не найдешь. Есть в гроте, по концам, две ниши углубленных С двумя прелестными фигурами влюбленных. Одна из них — юнец пленительный Акид. Все волшебство любви его свирель таит. Он, стоя у скалы, мелодией своею Как будто приманить стремится Галатею. Манит не только звук, манит и красота… Какая нега здесь повсюду разлита! Вслед за певцом любви стараются и птицы Искусства своего переступить границы. Хоть из пружин стальных, покорных току вод, Здесь сделан соловей, он все-таки поет, И нимфа скорбная, не знающая смеха, На песни и слова ответит в гроте Эхо. Легко звенит свирель и с нею в лад ручей, И подпевает им согласно соловей. Две люстры каменных здесь с потолка свисают И жидким хрусталем, как пламенем, сверкают: Огонь в них заменен прозрачною струей, Причудлива игра с послушною водой: Вот с яшмовой плиты взлетел фонтан-ракета, Чтоб жемчугом опасть, росою, полной света. И этот яростный неукротимый взлет Густыми брызгами по лепке сводов бьет: Не так стремительно летят из ружей пули. Свинцом напор воды мы сжали и стянули, И с ревом ярости бежит она из труб. Он может оглушить, зато зевакам люб. Со всех сторон летят, рассеиваясь, струи И каждому дарят так щедро поцелуи, Что сторонись иль нет, жаль платья иль не жаль, А вымочит тебя расплавленный хрусталь. И в хаосе они еще пышней играют — Бегут, встречаются, друг друга обгоняют, Теряются в камнях, кипят меж скал седых, Сочатся каплями с крутых откосов их. Нигде от их игры нам не найти спасенья. Смогу ли описать я этих вод кипенье? И если б даже твердь мой стих, как гром, потряс, Всей этой красоты не передаст мой глас.