Читать «Одесский фокстрот» онлайн - страница 96

Ленка встаёт и молча, монолизово-хрустально, топает в свой дом. Выносит оттуда бутылку водки и три стопки.

– За тебя! – говорю я своей подруге и целую её в щёку.

Выпиваю до дна. И поднимаюсь на второй этаж. Душ. Спать.

Бабам будет о чём поговорить до утра. И – не раз и не два – после. В любое время суток. О том, что Пётр Иванович при них-то – вот! – а при мне – так вот на тебе! И сорокалетний коньяк. Сорокалетний армянский коньяк. Как им – так фигу! А как мне – так… Ну и, конечно же, о том, что я ничего не подарила Ленкиному сыну на день рождения. Не подарить Ленке сто долларов на день рождения её сына – это грех куда страшнее чувственных импровизаций Петра Ивановича с сорокалетним армянским коньяком.

Но я не играю в небезупречные игры. Я лучше завтра куплю Ленке бутылку бухла. В той лавке, где меня со скрипом пустили пописать. В армянской, кстати, лавке. Бутылку бухла стоимость ровно в сто долларов. Или даже больше. Девятьсот тридцать семь UAG – это же где-то так, да? Не важно совершенно. Ленка всё равно сама не выпьет. Профессору какому-нибудь на день рождения или двадцать третье февраля подарит. Как ту бутылку сорокалетнего армянского коньяка Петру Ивановичу наверняка кто-то подарил. Но я потрачу сто долларов на Ленку. Потому что она, несмотря на то, что ручки её настроек крутит и вертит кто и как угодно, – девайс крепкий. Титановый. И чтобы она ни говорила, она любит своего отца. Любит своего сына. Любит меня. И даже смертельно троюродную сестру любит. Ленка не виновата, что кто-то добрый, кто-то злой, кто-то – так себе, серединка-наполовинку. А кто-то правду говорит. Ну, потому, что просто не может иначе. Так что если миру в этом месте нужно от меня сто долларов, то ой вэй – на! Но миру! А не Ленкиному сыну. Потому что не важно, родные вы, троюродные, вообще не кровная родня или даже мопсы. Важна только любовь. А я не люблю Ленкиного сына, потому что он не любит её!

Смешно, но раскадровка почти совпала с отснятым. Или грустно.

А вот то, что огненной шурпы под ледяную самогонку наутро не случилось – грустно. Потому что Петра Ивановича на работу вызвали. И он унёсся в рассветную дымку, элегантный, как рояль.

Днём мы выпивали в тени винограда с двойняшкой Ваней. На руках у него теперь постоянно живёт его любимая Катя. С тех пор, как Ванька обзавёлся второй дочуркой – маленькой Катериной Ивановной, – его более ничего в этой жизни не волнует. Даже какие-то смешные старые обиды из «Моего одесского языка». Ура!

Ванька ещё пару раз заезжал.

– Тебе тарелку ставить? – спросила я его. Мы с Ленкой как раз ужинали.

– Не, я за рулём! – буркнул Ванька.

И мы оба совершенно искренне расхохотались.

Разбитый хрусталь не склеить. Зато всегда можно купить новый горшок. Венецианского стекла, ага. И водрузить его на тот же самый стол, в тени того же самого винограда, под той же самой Жеваховой горой.

А шурпа – бог с ней. Надо же мне сюда зачем-то приезжать. И, осаживая сивуху сплетен и взаиморасчётов серебряной нежностью моей к этой семье, наслаждаться единственно приличным напитком: десятилетиями выдержанной любовью друг к другу.