Читать «Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле» онлайн - страница 106

Натан Яковлевич Эйдельман

«Эхо» 1796-го: Екатерина, Павел, Александр; Александр, Константин, Николай. Звучной и весьма мудреной элегией на греческом языке оплакивает Александра I в одной из газет сенатор Иван Матвеевич Муравьев-Апостол (тут же перевод на латинский, немецкий и русский): поэт не хочет помнить зла, мимолетной опалы, клеветы.

Мудрая Норда-царица Любовь сочетала с Психеей, Скрылась Любовь от земли, жадная светлых небес! Что же Психея? О горе! Сквозь слез улыбался ищет… Взоры парят к небесам, крылья трепещут ее.

Аллегория означала: Любовь (Эрот) — Александр, который на небесах. Психея — ого супруга императрица Елизавета Алексеевна (32 года назад при их венчании Екатерина II именно так представила молодых).

Сенатор верен своим правилам — «не хочу и венца, лишь бы только я был сочинителем сей оды…»

В Василькове Черниговский полк собран для присяги, но вдруг слышит чтение приговора и видит «приготовления к постыдному наказанию виновных их товарищей». При самом начале чтения в рядах раздается ропот против полкового командира Гебеля: ведь новый государь должен дать амнистию — как же наказывать в день присяги?

Это воспоминание очевидцев было записало на каторге много лет спустя, вероятно Иваном Горбачевским (кому в Лещинском лагере Сергей Муравьев завещал составить когда-нибудь летопись событий). Двух солдат наказывают за то, что пьяные отлучились от полка и отняли у мужика два рубля серебром. «Конечно, они виноваты, но в сем случае такая строгость хуже всякого послабления… Нечаянный случай выразил сей порыв. Сергей Муравьев, человек чувствительный по своему высокому и благородному характеру, чуждый всякой жестокости, был поражен воплем жертв, терзаемых бесчеловечно свирепым палачом. Напрасно делал он усилия казаться спокойным: не будучи в состоянии выдержать сильных потрясений души, производимых сим отвратительным зрелищем, он лишился чувств и пал замертво. Офицеры и солдаты, увидя сие, все без исключения, забыв военную дисциплину, забыв присутствие строгого Гебеля, бросились к Муравьеву на помощь. Строй пришел в совершенный беспорядок, солдаты собрались в кучу около лежавшего без чувств С. Муравьева и старались возвратить его к жизни. Ни командные слова, ни угрозы не могли привести их к послушанию и восстановить порядок.

Происшествие сие еще более привязало солдат Черниговского полка к их офицерам и особенно к Муравьеву… Увлеченные гневом, они осыпали проклятиями полкового командира, правительство, и сей случай заронил в их сердце искру мщения. Присяга новому императору, произнесенная сейчас после сей ужасной экзекуции, не могла быть чистосердечна; умы и сердца были поражены жестокостью наказания и не могли вознестись к престолу вечного с обещанием умереть за…»