Читать «Супергрустная история настоящей любви» онлайн - страница 195
Гари Штейнгарт
Рядом с группкой начальства из «ГоснефтиГидро», румяных долговязых норвежцев и индийцев высших каст, таких же долговязых, я заметил Юнис и Сэлли — они разговаривали с Джоши. Я направился к ним и по пути миновал фотографию, на которой мертвец сидел на диване у себя в Омахе — мужчина моих лет, индеец-метис, судя по лицу, и лицо это слегка сползало с черепа, а глаза зловеще безмолвствовали, точно их стерли начисто («Интересная нарративная стратегия», — произнес кто-то). Снимок был не более душераздирающ, чем все окружающее, человек был
Я хочу описать их одежду. По-моему, это важно. Джоши — в кашемировом пиджаке, шерстяном галстуке и хлопковой сорочке, все из «МолодаМанда для Мужчин», примерно те же тряпки, что Юнис выбирала мне, только слегка формальнее. Она — в костюме от «Шанели», букле цвета «парижская лазурь», искусственный жемчуг на груди, кожаные сапоги до колен; одежда прятала ее всю, только острые коленки отсвечивали. Она выглядела не женщиной — подарком в упаковке. Сэлли тоже разоделась — костюм в полоску и булавочный укол золотого крестика на мягкой подушке шеи. Я увидел наметившиеся смешливые морщинки у глаз, заработанные с таким трудом, подбородок с одинокой подкупающей ямочкой. Когда я подошел, сестры свернули беседу с Джоши, ладонями прикрыли рты. И ни с того ни с сего я сообразил, что мучило меня в портрете мертвеца на диване в Омахе. В углу фотографии, за грудой молодежного барахла, в основном струнных инструментов и устаревших ноутбуков, лежала мертвая сука, немецкая овчарка, расстрелянная в упор, и на покоробленный пол гостиной молнией выплеснулась кровь. На голом животе мертвой собаки, верхом на ее налитых сосцах, упираясь в них лапами, примостился щенок, совсем крошечный, нескольких дней от роду. Его морды не видно, но уши навострились, а хвостик спрятался между лапами, то ли от горя, то ли от страха. Почему же это меня так будоражит?
На миг я отключился, улавливая речь Джоши обрывками:
А потом его рука обняла меня, и мы зашагали прочь от девушек. Не помню, где именно мы были, когда он толкал свою речугу. Мы потерялись в негативном пространстве, мне оставалось цепляться только за его близость. Он говорил о том, что все свои семьдесят лет не знал любви. О том, как это несправедливо. Сколько в нем любви; в некотором роде я был ее реципиентом. Но теперь ему требуется нечто иное: близость, общность, юность. Когда Юнис перешагнула порог его квартиры, он