Читать «Размах крыльев ангела» онлайн - страница 52

– Шарман! Шарман!

Обескураженный Македонский, не замедливший явиться доругиваться, постоял над спящей женой и побрел смотреть телевизор.

Все пять дней Маша вставала рано, заводила тесто, пекла пироги. Даже действия свои довела почти что до автоматизма. С вечера принимала у баб ягоды, сажала Степеныча тут же в музее перебирать. Со Степанычем Мария тоже пыталась делиться деньгами, но он не брал. Сердился:

– Я, Маш, не нанимался, я тебе просто так помогаю. Вот вчера ты у меня малину купила, так я деньги взял, потому что правило такое – за ягоду платить. А будешь меня обижать, я не приду больше.

– Как это не придешь? – возмущалась Маша. – А что же я без тебя? Мне одной не разорваться, как хочешь. Обижайся не обижайся – твое дело, но попробуй только не приди.

– Ну ладно, шучу, пугаю тебя… – с видимым удовольствием тянул Степаныч.

– Ты, Степаныч, мой Бэтмен, я знаю, что в трудную минуту могу на тебя положиться.

– Бэтмен? Какой такой Бэтмен?

– Это, Степаныч, такой американский герой фильмов и комиксов, он человек – летучая мышь, он прилетает, когда тяжело, и выручает.

– А-а-а… Что-то я такое припоминаю. Это тот, который на спортивные штаны сверху красные трусы надевает?

Маша только хохотала.

– Ой, ну какой же ты у меня дремучий! Бэтмен – символ Америки, кумир миллионов, мечта и надежда, а ты говоришь, что он трусы носит на штаны! Трусы на штаны – это Человек-паук. Надо тебя в кино, что ли, отвезти, в Норкин.

– Здрасте, приехали! Кина я про пауков не видал! В сарай зайди, пошебуршись палкой в сене, вот тебе и кино, любуйся, как разбегаться начнут. Не люблю я такие фильмы, я люблю, когда по правде жизни. Старые советские люблю, про войну.

– Но ведь в них, говорят, тоже все придумано, говорят, что на самом деле все не так было…

– Все равно люблю. Там чувства, а в современных похабень одна. Хм, Человек-паук!

Несмотря на заведшиеся деньги, Степаныч вел себя примерно. Ходил почти трезвый и какой-то мечтательный. Пил с Марией чай с заначенными ему пирогами и рассуждал все больше о высоком. По вечерам Маша наливала ему рюмку водки из Александриных запасов, и он чинно пил, не по-русски, махом, а растягивая на два раза, по полрюмки.

Туристы в эти дни были разные, французы приезжали еще только раз, но и с другими народами Маша нашла общий язык. Предприятие процветало, доходы росли. Пироги свои она теперь позиционировала так: европейские пироги с русской начинкой. Видно, уставшие от всего исконно русского, иностранцы охотно попадались на ее маленькую хитрость.

Александра вернулась вечером, когда Мария со Степанычем вдвоем пили кофе в опустевшем музее.

– А этот что тут делает? Нашел место! Давай проваливай отсюда! И заразу свою блохастую от крыльца забери!

Степаныч безропотно ретировался, лишь прошаркали ко входной двери тапки. Маша бросилась на защиту:

– Сашуля, напрасно ты так, он не пьет сейчас. Ягоду приносит. Помогает. Мне с непривычки все сразу тяжело.

Александра помягчела:

– Ладно, сорвалась. Как ты тут? Что такого тяжелого, что и не справиться?