Читать «Незабываемое» онлайн - страница 254

А ведь «пролетарская секира» была уже и тогда наготове. Сейчас известен найденный в архиве ЦК КПСС «теоретический труд» Ежова «От фракционности к открытой контрреволюции», содержавший основную версию обвинения «правых» — М. П. Томского, Н. И. Бухарина и А. И. Рыкова. К работе над этой рукописью Ежов приступил в 1935 году. Сталин лично редактировал этот «труд».

Возвращаюсь в кабинет Н. И. Мы оказались там не случайно. Н. И. попросил меня помочь разыскать в его письменном столе небольшую записочку, найденную им в конце 1928-го или в начале 1929 года. После окончания заседания Политбюро Н. И. обнаружил, что выронил из кармана карандашик, которым любил делать записи. Вернулся в комнату заседаний, нагнулся за карандашом и заметил на полу бумажку. Рукой Сталина было написано: «Надо уничтожить бухаринских учеников». Коба, видно, уронил на пол эту запись для себя. Н. И. перед обыском решил избавиться от нее, чтобы не быть обвиненным в подделке, в краже — в чем угодно… Эту записку мы нашли, и я уничтожила ее — это был единственный документ, уничтоженный перед обыском. Я была потрясена и спросила Н. И.:

— Следовательно, ты знал, на что способен Сталин?

— Я думал, он решил уничтожить их как моих единомышленников путем изоляции от меня. Теперь я не исключаю, что он их всех перестреляет.

Трагически закончилась история дружеских отношений, полных любви, преданности и уважения, между Н. И. и его учениками.

«Одна моя ни в чем не повинная голова потянет еще тысячи невиновных». Или: «История не терпит свидетелей грязных дел». Все сбылось! Он писал это в обращении к «будущему поколению руководителей партии». Над этим теперь кое-кто издевается, а к кому в то время Н. И. мог обращаться?

Письмо Н. И., хотя и носит сугубо личный характер, представляет и исторический интерес. Известный вопрос: почему подсудимые на открытых московских процессах признавали себя виновными в чудовищных преступлениях? И почему в это верили люди, хотя, к примеру, «признания» Бухарина были откровенно формальными? Только малая часть интеллигенции, я уж не говорю о «простом народе», понимала, что процессы сфальсифицированы. Илья Эренбург рассказал мне, что даже Михаил Кольцов предложил ему пойти и посмотреть «на своего дружка», выражая презрение к Н. И. А ждала его вскорости та же судьба. Е. А. Гнедин, известный публицист и дипломат (кстати, работавший в начале тридцатых в иностранном отделе «Известий»), тоже не избежавший репрессий, в своей книге писал: «Я заметил между прочим, что встречающиеся в мемуарах И. Г. Эренбурга упоминания о наивности казалось бы трезвомыслящих людей вызывают совершенно напрасное недоверие современных читателей».

Бухарин (и не он один), зная, что подсудимые на предыдущих двух процессах оклеветали его, не мог представить, зачем они оговаривают самих себя, делают признания, влекущие смерть. Не верил тому, что сейчас общеизвестно: на мозг была надета предохранительная рубашка. Такова психология обреченного человека. В противном случае он потерял бы стимул к борьбе.