Читать «Запятнанная биография (сборник)» онлайн - страница 86

И…

Снова мажут йодом фиолетово-синее, бесчувственное, мою ногу, мою душу, обматывают полотенцем, и я знаю, сейчас она упадет в таз закопченным окороком.

Я должна была прийти сюда, я ведь шла сюда, и колчерукий — случайность. Он, конечно, не совсем в уме, это красное лицо, этот напор слов, он даже не обратил внимания на ведерко с черникой.

Открыла дверь процедурной — и сразу в глаза белый, складками обвисший старческий зад. Скайдрите обернулась от плитки.

— Анит, свейке!

На зад не смотрю, спрашиваю:

— Черники хочешь?

— Нет. От нее рот черный, как у собаки.

— Скажи, в какой палате больной после ампутации?

— В восьмой, — доносится глухо со стороны зада, — в моей он палате. Вы были бы людьми, кольнули бы ему промедол.

— Когда будет нужно, тогда кольнем, — строго парирует Скайдрите, идет со шприцем к сердобольному заду, спрашивает: — Сегодня в какую?

— В левую, — отвечает плаксиво и кряхтит заранее.

— Смотри, Анит, как надо, в верхний квадрат, — зовет Скайдрите, шепотью проводит по дряблой ягодице сначала вертикально, потом вдоль, — смотри, вот сюда и перпендикулярно.

Больной хмыкнул:

— Перекрещиваешь, что ли…

Скайдрите одним движением всаживает иглу, нажала поршень, резко отняла шприц.

— Долго еще? Я устал так стоять.

— А вас никто и не просит. Стоите так, без дела. — Скайдрите отходит к столу, кладет шприц в лоток. — Прямо как перед операцией трясетесь каждый раз.

— Можно мне зайти в восьмую? — спрашиваю я.

— Зачем? Ирма Августовна не любит, дай я сама передам.

— Мне нужно, понимаешь, он из моей деревни, — соврала я.

— Только быстро, пока обед.

Уколотый ковыляет рядом, торопится уговорить, пока идем по коридору.

— Промедольчик ему на ночь обязательно нужен. Мы же не спали, как стонал. Нужно же иметь гуманность. Он человек необразованный, что спросить, не знает, стесняется. А промедольчик хорошо. Вы не можете? — заглядывает в глаза. Лицо нехорошее, несвежее, и искательность какая-то неприятная.

— Я не из этого отделения.

— Знаю, знаю, — заверяет с радостным подобострастием, — здесь такой жестокий персонал. Меня вот, например, ночью боли тоже мучают ужасно. А они не верят.

Я что-то слышала о таких, привыкших к обезболивающему, что-то глухое, запретное.

— Я могу сам зайти.

— Я не имею доступа к медикаментам.

— Ну, может, подружка, — зашептал горячо, преграждая дорогу к двери, — одну ампулочку.

«Кстати, — мелькнуло шальное, — кстати, есть же, наверное, что-то совсем легкое, просто уснуть, не дома, конечно, не у Вилмы, а уйти в лес далеко и уснуть…»

— Одну ампулочку, я заплачу!

«О Господи! И чего ты привязался! Что тебе нужно от меня!»

— Пропустите меня, пожалуйста, и перестаньте молоть ерунду, нет у меня промедола.

Он тотчас пропустил в палату, видно, истерический призвук в моем голосе подействовал. Точно. Успел пробормотать обидное:

— Вам самой тазепамчик принимать не мешает. По две таблетки, утром и вечером.

Узнала его сразу. Лежал у окна. Щетина отросла сильно, и я сказала, подойдя к изголовью:

— Добрый день. Давайте я вас побрею.