Читать «Запятнанная биография (сборник)» онлайн - страница 63
Ольга Трифонова
— Совершенно верно. Интегральное, а он к ним применил теорию групп.
— Клевый вариант, — одобрил Олег, — а почему по твоей части?
— Уравнения Вольтерра есть математическая интерпретация некоторых популяционных механизмов.
«Нет, зря я все-таки не сказала про день рождения. И откуда у Елены Дмитриевны терпение слушать все это?»
— Да-а… — протянул Олег, что-то прикидывая, — по тем временам работы очень даже клевые. Но вот странность… Анька, терпи, — это уже мне, — скоро и до твоих проблем дойдем.
Заметил все-таки, что томлюсь.
— В чем странность?
— В судьбе его.
— Агафонов противный, я его сегодня видела, — поделилась я с Еленой Дмитриевной.
— Да? Чем же? — подняла брови и улыбнулась ласково, а сама напряглась и вся там, в их разговоре.
— Толстый, одутловатый.
— Одутловатый, — поправила Елена Дмитриевна, — у него больное сердце.
— Ты смотри… — Олег налег на стол, чтоб лучше видеть лицо отца, а я заметила, что не случайно налег: в какой-то миг, незаметно ни для кого, Валериан Григорьевич отодвинулся в тень абажура. — Его преследует рок неудач.
— Если считать неудачей Государственную премию, которую он получил в двадцать лет, то примем твое положение за исходное.
«Как холодно-непроницаемо могут отсвечивать стекла его очков».
— Хорошо, — согласился Олег, — одна была, и большая. В двадцать лет применить преобразование Лапласа — это почти гениально, но потом, за что бы ни брался, его опережали. Брался первым, а его опережали. Гамов, Поллинг, Крик, Тома и, наконец, Гельфанд. А ты посмотри, за какие проблемы брался, каждая — на Нобеля: распространение импульса в нервном волокне, — Олег загнул палец, — генетический код, — загнул второй, — надежность мозга…
— Нет, это уже просто невозможно, мы с Аней уходим к Буровым, там хоть на рыбок заставят смотреть, а все ж веселее, чем жизнеописание твоего Агафонова, и почему именно его?
— Ты его не любишь, какое-то странное предубеждение, а вот Аньке он понравился.
— Ну прямо! — я фыркнула с преувеличенным отвращением.
— Олег, ты обещал Ане что-то объяснить, идите в твою комнату, а я Ане выкройку юбки годэ сделаю, мне стол нужен.
— Сейчас. Ты знаешь, — снова к отцу, укрывшемуся в тени, — он решил вернуться к дзета-функции.
— Вот как? — в голосе ревнивое, неприятное удивление, и Елена Дмитриевна напряглась на интонацию, замедлилось движение рук, убиравших на поднос посуду.
— Не могу же я запретить, да и не он первый, но не дай Бог последний, и кот может смотреть на короля. Как это по-английски? Думай, Анька, — а он совсем не кот, нет, совсем-совсем не кот. Ну, вспомнила?
— Э кэт мэй лук эз э кинг, — промямлила я неуверенно.
— «Эз», — передразнил Олег, — пошли, горе ты мое.
Стены комнаты Олега — история его увлечений в фотографиях. Допотопные воздушные шары и дирижабли, развалины буддийских храмов, редкостные бабочки, странные автомобили, горнолыжники, воднолыжники в марсианском снаряжении, Эльбрус, Домбай, какая-то речушка в тайге. Фотографии занимают всю стену над тахтой, качество их явно улучшается снизу вверх — от воздушных шаров к розовому Эльбрусу, а над письменным столом огромный одинокий портрет в овале. Бородатый мужчина с благородным лицом. Крахмальная манишка, отогнутые над черным галстуком уголки сорочки, высокий чистый лоб и взгляд, видящий впереди катастрофу. Он мне нравится, этот кумир Олега Бернгард Риман, и когда я хочу подлизаться к Олегу или отвлечь его внимание от составления задачек для меня — прошу рассказать что-нибудь о великом математике.