Читать «Запятнанная биография (сборник)» онлайн - страница 169

Теперь, когда выяснилось, что это было невозможно, я спрашиваю себя: зачем? Я спрашиваю: кто был прав? Наверное, Буров, он отработал, оправдал. Или Агафонов? Не знаю. Мне кажется, с Виктором все сложнее. Он уже с детства был надломлен, осталось приложить усилие. Его приложили. Не знаю, не хочу знать, велико ли было это усилие-насилие. Но верю в возмездие. Много замечательного сделал Виктор, но ничего равного тому, что мог сделать, если б остался с Ратгаузом до конца.

Если бы ты знала, рыбонька, — все это предвидел Николай Николаевич. Была попытка. Он прочел из Библии. Я очень хорошо помнил смысл прочитанного, но чудо было не в смысле, а в формулировках. Если б я мог вспомнить. Но я помню другие слова Николая Николаевича: „Ужас заключается в том, что я очень хорошо знаком с предметом своей вечной боязни. И я должен преодолеть это. Понимаете, обязательно преодолеть, ведь я уже стар, а вы молоды и не знакомы с предметом“.

Он рассказал мне, как пришел в дом своего любимого учителя, дом был разгромлен, в кабинете на полу валялись книги, рукописи, а в столовой накрыт стол, старая глупая нянька угощала работавших всю ночь чаем. Николай Николаевич примчался по звонку няньки: на рассвете увели хозяина, а через два часа приехала скорая, чтобы, взломав дверь ванной, шлепая по багровой воде, просочившейся в коридор, унести хозяйку. На стекле зеркала ванной было написано размашисто губной помадой: „Коля, такоф был угавор“. Она была венгеркой, несносной гордячкой, глупо кичившейся своим каким-то особым происхождением. Она тиранила учителя и любила его. Именно она сумела спрятать для Николая Николаевича черновик последней самой главной работы мужа.

Николай Николаевич показывал его мне. С него-то все, собственно говоря, и началось, ибо в нем было самое гениальное прозрение. Идея спиральности, а значит, и саморепликации.

В те времена, при самом примитивном рентгеноструктурном анализе, при неумении извлечь в чистом виде препарат, этот человек чуял, чувствовал тайны живой материи. Кстати, этим же свойством обладает Виктор Агафонов, недаром является основоположником многих идей и направлений, но изъяны его личности, как это ни странно, не дали ему подняться на самые высокие вершины. Во всем всегда был расчет, иногда продиктованный страхом, иногда, видимо, пользой дела, но расчет. Юношей судьба бросила его, одинокого, беспомощного, барахтаться в грозном океане нашего тогдашнего бытия. Необходимо было цепляться, приспосабливаться, лгать, хитрить. Необходимо — иначе бы не осуществился его дар, иначе бы просто не выжил. Самое простое и жизненно необходимое добывалось ценой лжи, хитрости. Помнишь, мы с тобой как-то заметили, что у людей, которые лгут, искривляется рот. С Виктором произошло другое, но это другая тема, и речь сейчас не о нем».

— Дерьмо! — громко сказал Агафонов. — Тоже мне. Пимен-летописец нашелся.

Красным фломастером написал через всю страницу: «А где ты был, когда старик умирал? А Кудряшова-Кулагина?»