Читать «Запятнанная биография (сборник)» онлайн - страница 150

У Зины была тайна — мучительная, страшная. Потом она открылась, но душа женщины ускользала, не поддавалась. Зина совершала самые неожиданные поступки, могла быть беспредельно жестокой и бесконечно доброй, мучила изменами и одаряла самым высоким и радостным счастьем. Даже смерть ее осталась загадкой, и тот сон, который видела за неделю до своей ненужной поездки на жалкий, совсем не фешенебельный курорт. А он просил подождать, когда сам освободится и они смогут поехать вместе в Сочи или в Карловы Вары.

Сон был страшный: она стояла на пороге какого-то зеленого дощатого здания вроде финского дома, только большого, с высоким крыльцом. Охраняла дверь. В дверь ломились мужчины, почему-то нельзя было впустить их ни в коем случае. Она отталкивала, ругалась, «знаешь, как продавщица винного отдела перед закрытием магазина, на мне даже халат белый был». Мужчины все незнакомые, но среди них его аспирант Саша Никитанов, он рвался особенно ретиво, и она ударила его, но он все же как-то прорвался туда, внутрь, куда, кроме нее, она это знала точно, никому было нельзя.

Упоминание о Саше Никитанове кольнуло больно. Он был любимым учеником, напоминал и внешностью и характером его, Виктора Юрьевича, в далекой молодости. Был угрюм, немногословен, очень силен физически и безмерно талантлив. Работал по двенадцать часов в сутки, методично перемалывая все, чего добились другие, и уже пускал свои первые ростки, обещающие замечательного ученого. С ним единственным говорил о дзета-функции.

— Мы с вами похожи на двух альпинистов, — шутил Саша. — Вы опытный, знаменитый, покоривший многие вершины. Я новичок. Вы зовете меня на покорение Эвереста, это великая честь, но вы знаете, что мне не на что купить экипировку. Вы богач, а я бедняк. Я должен копить деньги, тренироваться и ждать своего часа.

Они часто вместе ходили в Лужники на футбол, ерзали и качались в неистовом нетерпении на скамейках, болели оба за «Спартак», потом — в шашлычную на Пресню, платили по очереди. Раз и навсегда Саша пресек попытки шефа, сказав угрюмо:

— Это вы оставьте. Я не девушка и не машка, чтоб угощать меня.

Виктор Юрьевич не понял. Саша объяснил. Он вырос в сибирском поселке. Отец служил охранником в лагере, мать — из заключенных-бытовичек. С десяти лет подрабатывал на лагерной кухне водовозом и знал про жизнь все, что можно было узнать от блатных и закоренелых уголовников. Но это знание, определив характер, не коснулось души. В этом Виктору Юрьевичу пришлось скоро убедиться еще раз. Без всяких причин и поводов Никитанов вдруг стал избегать его, перестал приходить домой, звонить, отказывался от замечательных походов в Лужники и на Пресню. Виктор Юрьевич выяснять не стал. Подозревал привычное, запрятанное навсегда на дно души: кто-то наплел — Ратгауз, премия, отречение в газете. «Ну и черт с ним! Молокосос! Его жареный петух не клевал в темечко. Подумаешь — маменька пила, папенька порол, урки приставали, ужасы из романа „Отверженные“! Увидел бы, что сделали из старика, как лежал на полу Егорушка, как побелел и уронил указку профессор Цейтлин, прошедший две войны, когда в аудиторию вошли трое, как орал огромный зал сотнями раскрытых пастей: „Позор! Позор! Долой!“ — и элегантный Петровский закрывал лицо руками, как выскочил из кустов бешеный трамвай и великий Буров визжал истерически: „Нас раздавят, неужели вы не видите, что это железная неумолимая стихия!“»