Читать «Запятнанная биография (сборник)» онлайн - страница 129

Вымыл на кухне посуду, злобное чувство к Альбине мелькнуло, и он знал, что в последний раз вспомнил о ней. Одно из свойств характера: когда кончено, то кончено.

Потом оказался в комнате, где на диване лежал портфель темно-вишневой кожи, и понял, что кружение по кабинету, и чтение мифов, и мытье посуды были оттяжкой вот этого момента: сейчас он откроет портфель, вынет рукопись и начнет читать. Рукопись осталась в портфеле, это он знает точно, потому что потертые бумажки Яков сложил в папочку, которую унес с собой.

«Посвящаю моим детям». Ну конечно, детям в назидание, в оправдание, с тайным тщеславием, с установлением е д и н с т в е н н о й правды, е д и н с т в е н н о й правоты; конечно, детям, кому еще, кроме меня, Купченко и двух старых пней, это интересно?

Но для меня предназначались только «кое-какие главы». Не выйдет. Сам ведь написал: «В науке этики нет», вот я и почитаю твои мемуары.

И сразу разочарование. История детства, описание московского двора, какого-то узкого каменного коридора между домом и трансформаторной будкой. Первый детский ужас — застрял в коридоре, прячась от мальчишек. Запахи крыс и дуста. В сером кирпичном доме размещался Центральный институт дезинфекции. В нем работал отец, и запах пропитал его руки, волосы, одежду. Стал запахом детства. «Тебя еще не было, голубка». Агафонов вспомнил громкий голос «голубки», лицо в красных склеротических прожилках, опухшие ноги. Ей посвящались длинные сентиментальные отступления со ссылками на неведомые читателю происшествия с детьми.

«Ты помнишь, корила Митеньку за то, что потерял галоши? Я узнал потом: галоши отняли хулиганы, и Митенька не хотел ябедничать». Длинная история о том, как зимой в мороз раскачивался на каком-то тросе. Вадик Липкин натянул трос высоко над землей, закрепил и ушел, а он остался висеть над бездной, вцепившись в ледяную сталь. Спас завхоз — гермафродит. Существо загадочное, предмет обсуждения и страха.

«До войны я занимался размножением фагов. Знал, что наследственные признаки могут быть переданы от одной бактериальной клетки другой при помощи ДНК».

«И это была главная мысль, занимавшая меня всю войну. Не улыбайся, милая! В победе я не сомневался и потому, занимаясь тяжелым военным трудом, не оставлял думать о загадочной и прекрасной молекуле».

Война уложилась в перечень городов, госпиталей, будто не был храбрейшим из храбрых, не высаживался с десантом в ад, в самое пекло.

«Умереть было нормой, феноменом — остаться в живых» — вот и все, и ни слова о наградах, о подвигах, о душе своей. Нет, кое-что было.

«Ты помнишь, я рассказывал тебе о жильце полуподвала, отце дефективного ребенка. Его звали Миня. Когда Миня напивался, приходил ко мне, плакал, говорил, что нам „не жить теперь, потому что в и д е л и“. Он оказался прав, мой бескорыстный помощник. Но о нем и о расплате за то, что в и д е л и, — позднее, позднее. Когда речь пойдет о катастрофе и о главной победе моей жизни. А сейчас я хочу рассказать тебе правду о Марии Георгиевне».