Читать «Закат и падение Римской империи. Том 7» онлайн - страница 216

Итальянские республики и возникли, и разбогатели благодаря успехам промышленности; эпоха их свободы была той цветущей порой, когда они славились и многолюдностью, и земледелием, и мануфактурами, и торговлей, а их механические работы мало помалу достигли изящества гениальных произведений. Но географическое положение Рима было менее выгодно, а его территория была менее плодородна; характер его жителей развратился от лености и сделался напыщенным от гордости, и они ласкали себя приятной уверенностью, что метрополия церкви и империи всегда будет кормиться данью, которую должны уплачивать подданные. Это заблуждение до некоторой степени поддерживалось приливом пилигримов, приходивших поклониться раке апостолов, и оставшееся от пап наследство — учреждение священного года — было для народа не менее выгодно, чем для духовенства. С тех пор как Палестина была утрачена, прекратилось полное отпущение грехов, предназначавшееся для крестоносцев, и самое ценное из церковных сокровищ было изъято из публичного обращения в течение более восьми лет. Бонифаций Восьмой, умевший согласовать свое честолюбие с корыстолюбием, открыл новый способ пользоваться этим сокровищем: он был достаточно учен, для того чтобы вспомнить и воскресить те публичные игры, которые устраивались в Риме в конце каждого столетия. Чтобы безопасно измерить глубину народного легковерия, была произнесена на этот предмет проповедь; затем были искусно распущены благоприятные для папского замысла слухи, делались ссылки на свидетельство нескольких старцев, и храм св. Петра наполнился 1 января 1300 года толпами верующих, которые потребовали индульгенций, обыкновенно раздававшихся в священную эпоху. Первосвященник, выжидавший проявлений благочестивого нетерпения и втайне старавшийся усилить его, нашел, что основательность народных требований доказана свидетельством старцев и объявил, что полное отпущение грехов получат все католики, которые будут почтительно посещать храмы св. Петра и св. Павла в течение того года и в конце каждого столетия. Эта радостная весть разнеслась по всему христианскому миру, и сначала из соседних с Италией провинций, а потом и из таких отдаленных стран, как Венгрия и Британия, большие дороги покрылись толпами пилигримов, спешивших загладить свои грехи благочестивым странствованием, которое хотя и требовало больших расходов и больших физических усилий, но не было сопряжено с опасностями военной службы. При этом общем увлечении были позабыты все исключения, на которые дают право общественное положение или пол, преклонные лета или недуги, и благочестивое рвение было так сильно, что немало людей погибло от давки, происходившей на улицах и в церквах. Число пилигримов нельзя определить с точностью; по всему вероятию, оно было преувеличено ловким духовенством, хорошо знавшим, как заразительно влияние примера; впрочем, один здравомыслящий историк, лично присутствовавший на церемонии, уверяет нас, что во время юбилея в Риме никогда не собиралось менее двухсот тысяч иноземцев, а другой очевидец говорит, что в течение юбилейного года в Риме перебывало два миллиона людей. Самых ничтожных приношений от каждого из пилигримов было достаточно для того, чтобы собрать громадные сокровища, и два священника стояли день и ночь с лопаточками в руках для того, чтобы не считая загребать массы золота и серебра, сыпавшиеся на алтарь св. Павла. К счастью, это была эпоха внутреннего спокойствия и изобилия, и хотя корм для лошадей добывался с трудом, хотя помещения в гостиницах и в частных домах были страшно дороги, неистощимые запасы хлеба и вина, мяса и рыбы были заготовлены политической предусмотрительностью Бонифация и продажным гостеприимством римлян. В городе, который не ведет никакой торговли и не занимается никакой промышленностью, всякое случайно добытое богатство скоро истрачивается; поэтому движимое корыстолюбием и завистью следующее поколение обратилось к Клименту Шестому с просьбой назначить новый юбилей и не томить римлян ожиданием конца столетия. Милостивый первосвященник исполнил это желание, доставил Риму это слабое вознаграждение за потери, понесенные от перенесения папской резиденции в Авиньоне, а эту перемену в постановлениях своих предместников он оправдал ссылкой на установленный Моисеем юбилей, от которого это торжество и получило свое название. Верующие отозвались на его призыв, и собравшиеся пилигримы ни чем не уступали тем, которые присутствовали на первом торжестве, — ни числом, ни религиозным рвением, ни щедростью. Но им пришлось выносить тройное бедствие — войну, моровую язву и голод; в итальянских замках насиловали женщин и девушек, и немало иноземцев было ограблено и убито бесчеловечными римлянами, которых уже не сдерживало присутствие их епископа. Постепенное сокращение промежутка времени между юбилеями на пятьдесят, на тридцать три и на двадцать пять лет можно приписать жадности пап; но второй из этих сроков соответствовал продолжительности земной жизни Христа. Обилие индульгенций, восстание протестантов и упадок суеверий очень уменьшили доходность юбилеев; однако даже девятнадцатый, и последний, из этих церковных праздников был для римлян эпохой удовольствий и денежных прибылей, а насмешливая улыбка философа не могла бы в этом случае нарушить ни торжества духовенства, ни благополучия народа.