Читать «Закат и падение Римской империи. Том 7» онлайн - страница 147

Последние надежды разрушевшегося города и разрушевшейся империи возлагались на сердечное согласие между матерью и дочерью, на материнскую нежность Рима и на дочернюю покорность Константинополя. На Флорентийском соборе греки и латины и обнимались, и подписывались, и обменивались обещаниями; но эти выражения дружбы были притворны и бесплодны, и все химерическое здание унии скоро исчезло как сон. Император и его прелаты возвратились домой на венецианских галерах; но в то время как они приставали к Морее и к островам Корфу и Лесбосу, подданные латинов жаловались на то, что воображаемая уния сделается орудием для угнетений. Лишь только император высадился на византийский берег, его встречали или, верней, осыпали выражениями неудовольствия, в которых сказывалось религиозное рвение. Во время его отсутствия, продолжавшегося более двух лет, столица была лишена своих светских и духовных правителей; фанатизм усилился среди анархии; самые свирепые монахи стали владычествовать над совестью женщин и ханжей, и ненависть к латинам сделалась главным принципом жизни и религии. Перед своим отъездом в Италию император обещал своим подданным скорую и могущественную помощь, а полагавшееся на свое православие и на свою ученость духовенство обещало им и своей пастве легкую победу над ослепленными западными пастырями. Двойное разочарование вывело греков из терпения; в подписавшихся под унией прелатах заговорила совесть; минута соблазна миновала, а милостивое расположение императора и папы не могло вознаградить их за то, чем им угрожало общее негодование. Вместо того чтоб оправдывать свое поведение, они стали оплакивать свое малодушие, выражать свое раскаяние и взывать к милосердию Бога и своих единоверцев. Когда их спрашивали тоном укора, какие же имел итальянский собор последствия или какую принес он пользу, они отвечали со вздохами и со слезами: "Увы! мы создали новую религию; мы променяли благочестие на нечестие; мы отказались от чистоты жертвоприношений — мы сделались азимитами". (Азимитами называли тех, кто употреблял при св. причащении пресный хлеб, и я вынужден взять назад или видоизменить похвалы, с которыми отзывался о возрождавшейся в то время философии.) "Увы! мы не устояли против материальной нужды, против обмана и против надежд и опасений здешней временной жизни. Следовало бы отрезать ту руку, которая подписалась под унией, и вырвать тот язык, который произнес латинский символ веры". Лучшими доказательствами их раскаяния было их усилившееся рвение к исполнению самых мелочных обрядов и к проповедыванию самых непонятных доктрин и их безусловное отдаление от всех (не исключая и императора), кто сколько-нибудь дорожил своею честью и здравым смыслом. После смерти Патриарха Иосифа архиепископы Гераклей и Трапезунда имели смелость отказаться от открывшейся вакансии, а кардинал Виссарион предпочел свое выгодное и комфортабельное убежище в Ватикане. Император и преданное ему духовенство поневоле остановили свой выбор на Митрофане Кизикском; он был посвящен в звание Патриарха в Софийском соборе, но храм оставался пустым. Церковные хоругвеносцы отказались от исполнения своих обязанностей; зараза проникла из города в деревни, и Митрофан безуспешно громил церковными карами народ, впавший в раскол. Взоры греков обратились на защитника своего отечества, Марка Эфесского, и этот святой мученик был вознагражден за свои страдания общими выражениями похвал и одобрения. Его пример и его сочинения распространили пламя религиозной вражды; он скоро изнемог под бременем лет и недугов; но "Евангелие" Марка не дышало человеколюбием, и он потребовал перед смертью, чтоб никто из приверженцев Рима не присутствовал на его погребении и не смел молиться о спасении его души.