Читать «Закат и падение Римской империи. Том 7» онлайн - страница 146

Один красноречивый грек, бывший прародителем итальянских школ, сопоставлял и прославлял сравнительные достоинства Рима и Константинополя. Внешний вид древней столицы, которая была жилищем его предков, превзошел все ожидания Эмануила Хризолора, который с тех пор перестал порицать одного древнего софиста за его восклицание, что Рим был местом жительства не людей, а богов. Те боги и те люди уже задолго перед тем исчезли; но в глазах просвещенного энтузиаста величие римских развалин воспроизводило прежнее величие города. Памятники консулов и цезарей, мучеников и апостолов со всех сторон привлекали к себе внимание философа и христианина, и он признавал, что военному могуществу и религии Рима было предназначено во все века владычествовать над землей. Между тем как Хризолор восхищался почтенною красотой матери, он не забывал самой красивой из ее дочерей, ее царственной колонии, которая была его родиной, и этот византийский патриот с жаром и основательно восхвалял как природные преимущества Константинополя, так и менее долговечные памятники могущества и искусства, которыми этот город был украшен или в ту пору, или в былые времена. Но совершенства копии (как он скромно замечает) делают честь оригиналу, и родители радуются, когда дети равняются с ними или даже превосходят их своими достоинствами. "Константинополь, — говорит оратор, — занимает господствующее положение между Европой и Азией, между архипелагом и Эвксинским Понтом. Он служит соединительным пунктом для двух морей и двух континентов на общую пользу всех народов и может по своему произволу запирать или открывать ворота, через которые ведется торговля. Его гавань, окруженная со всех сторон морем и континентом, самая безопасная и самая обширная в мире. Константинопольские городские стены и ворота можно сравнить с вавилонскими; город окружен многочисленными башнями; каждая башня представляет прочно построенное и высокое здание, а второй городской стены или внешних укреплений было бы достаточно для защиты и для достоинства обыкновенной столицы. В окружающие город рвы можно впускать широкие и быстрые потоки воды, и этот искусственный остров может быть, подобно Афинам, со всех сторон окружен то твердою землей, то водой". Он указывает две причины, сильно и естественно содействовавшие совершенству постройки Нового Рима. Основатель города царствовал над самыми знаменитыми во всем мире народами и для исполнения своих замыслов пользовался как могуществом римлян, так и искусствами, и научными познаниями греков. Другие города были обязаны своим великолепием случайности и времени; к тому что в них есть хорошего всегда примешивается что-нибудь неуклюжее и безобразное, а их жители из нежелания покидать место своего рождения неспособны исправлять ни ошибок своих предков, ни первоначальных неудобств, зависящих от географического положения или от климата. Но проект постройки Константинополя был задуман и приведен в исполнение одним человеком, а первоначальный план был усовершенствован покорным рвением подданных и преемников первого константинопольского монарха. На соседних островах находились неистощимые запасы мрамора; но все другие строительные материалы привозились с самых отдаленных берегов Европы и Азии, а размеры публичных и частных зданий, дворцов, церквей, водопроводов, водохранилищ, портиков, колонн, бань и ипподромов соответствовали величию столицы Востока. Избыток богатства разлился вдоль европейских и азиатских берегов, так что окрестности Византии, вплоть до Эвксинского Понта, Геллеспонта и длинной стены, походили на многолюдные предместья и на непрерывный ряд садов. В этой привлекательной картине искусно смешивались прошлое с настоящим, времена благосостояния с временами упадка; но из уст оратора вырывается прискорбное сознание, что его несчастное отечество было лишь тенью и гробницей своего прежнего великолепия. Произведения древних ваятелей были изуродованы или религиозным рвением христиан, или неистовством варваров; самые великолепные здания были разрушены, а мраморы паросские и нумидийские жглись на известь или употреблялись взамен самого грубого материала. От многих статуй ничего не осталось кроме пьедесталов; о размерах иных колонн можно было судить только по величине их разбитых капителей; развалины императорских гробниц были разбросаны по земле; бури и землетрясения ускоряли разрушительную работу времени, а народные предания украшали порожние места баснословными монументами из золота и серебра. Впрочем, между этими диковинами, существовавшими только в воспоминании или в воображении, оратор отличает колонну из порфира, колонну и колоссальную статую Юстиниана и храм, а в особенности купол св. Софии, о которых считает уместным упомянуть после всего, потому что их нельзя описать соответственно с их достоинствами и потому что после них уже все показалось бы недостойным упоминания. Но он забывает, что за сто лет перед тем благовременная заботливость Андроника Старшего спасла от окончательного разрушения и колоссальную статую, и храм. Через тридцать лет после того как император укрепил здание Софийского собора двумя новыми устоями или пирамидами, восточная часть купола внезапно обрушилась и погребла под своими развалинами и иконы, и алтари, и святилище. Впрочем, следы этого несчастья были скоро заглажены: место было очищено от мусора неустанными усилиями людей всех званий и всех возрастов, и греки употребили жалкие остатки своих богатств и своей прежней предприимчивости на восстановление самого великолепного и самого почтенного из восточных храмов.