Читать «Закат и падение Римской империи. Том 7» онлайн - страница 105

Азия была во власти Тимура на всем протяжении от берегов Иртыша и Волги до Персидского залива и от берегов Ганга до Дамаска и до Архипелага; его армии были непобедимы, его честолюбие было беспредельно, и он из религиозного рвения замышлял завоевание и обращение в магометанство западных христианских царств, уже трепетавших от страха при одном его имени. Он уже достиг самых отдаленных окраин твердой земли; но между континентами европейским и азиатскимкатились волны хотя и неширокого, но непроходимого моря, а у повелителя стольких туменов, или мириад всадников, не было ни одной галеры. Переправа через Босфор в Константинополь находилась во власти христиан, а переправа через Геллеспонт в Галлиполи находилась во власти турок. Ввиду серьезной опасности и те и другие позабыли о различии своих религиозных верований для того, чтоб действовать в общих интересах сообща и с энергией; они загородили обе переправы кораблями и укреплениями и отказывали в транспортных судах, за которыми Тимур обращался то к той, то к другой нации, ссылаясь на свое намерение напасть на ее врагов. В то же время они льстили его гордости подарками, походившими на уплату дани, и отправкой смиренных посольств и старались склонить его к отступлению со всеми подобающими победителю почестями. Сын Баязида Сулейман молил его о милосердии к своему отцу и к самому себе, принял от него написанный красными чернилами патент на владение Романией, которая уже принадлежала ему по праву завоевания, и снова выразил горячее желание броситься к стопам повелителя всего мира. Греческий император (или Иоанн, или Мануил) обязался уплачивать такую же дань, какую платил турецкому султану, и скрепил это обязательство присягой, от которой освободил свою совесть, лишь только монгольские армии удалились из Анатолии. Но страх и воображение приписывали честолюбивому Тамерлану новые, более обширные и более фантастические замыслы; ему приписывали намерение покорить Египет и Африку, пройти все пространство, отделяющее берега Нила от Атлантического океана, проникнуть в Европу через Гибралтарский пролив и, наложив свое иго на христианские государства, возвратиться домой через степи России и Татарии. Эта отдаленная и, быть может, воображаемая опасность была отклонена изъявлением покорности со стороны египетского султана; о верховенстве Тимура свидетельствовали в Каире почести, которые ему воздавались в молитвах, и монеты, а об обязанности Африки уплачивать дань свидетельствовали в Самарканде редкий жираф и девять страусов. Наше воображение не менее поражено удивлением при мысли, что монгольский завоеватель мог, живя в своем лагере подле Смирны, задумать и почти осуществить нашествие на Китайскую империю. В это предприятие вовлекали Тимура национальная честь и религиозное рвение. Пролитые им потоки мусульманской крови могли быть искуплены только истреблением такого же числа неверующих, а так как он уже стоял в ту пору у ворот рая, то он мог всего вернее обеспечить свое блестящее туда вступление уничтожением китайских идолов, основанием в каждом городе мечетей и введением поклонения единому Богу и его пророку Магомету. Недавнее изгнание Чингисова рода было унижением монгольского имени, а неурядица внутри империи представляла удобный случай для отмщения. Основатель династии Мин, знаменитый Гонгву, умер за четыре года до битвы при Анкаре, а его внук, слабый и несчастный юноша, сгорел в своем дворце, после того как миллион китайцев погибли в междоусобной войне. Прежде чем очистить Анатолию, Тимур отправил на ту сторону Сыр-Дарьи многочисленную армию или, верней, колонию из своих старых и новых подданных для того, чтоб они расчистили ему путь, покорили языческих калмыков и монголов и основывали в степи города и заводили магазины, а благодаря усердию своих полководцев он скоро получил подробный план и описание неизвестных стран, лежащих между устьями Иртыша и Китайской стеной. Во время этих приготовлений император довершил завоевание Грузии, провел зиму на берегах Аракса, усмирил возникшие в Персии волнения и медленно возвратился в столицу после кампании, продолжавшейся четыре года и девять месяцев.